Елена Лобачева - Хроники Птеродактиля

— И какие же картины этот художник пишет? — поинтересовалась Татьяна, разбирая привезенную утварь. — Не картины, говоришь, карикатуры? Что ж удивляться, с карикатурами весело, вот и живет так долго. И Троцкого знал? Знакомиться будешь или издали за ним посмотришь?

Дача обживалась с охотой. Татьяна сама любила навещать мать. Незаметно создавался уклад, где мать и дочь, не мешая друг другу, уютно уживались во времена встреч и без тоски расставались, когда чувствовали в этом нужду. У каждой был свой угол в доме — с удобной кроватью, светлым окном и привычными мелочами, без которых не обходится ни один человек. Татьяна успокоенно радовалась возможности отдохнуть от тягостной удрученности дочери, которая передавалась и внуку, и ей. «Эта дача — отдушина для меня. Мать поближе, тоже к лучшему. Мать есть мать. Хоть и старость давно подошла, все равно, пока жива моя матушка, я как щитом прикрыта».

Татьяну всегда занимали чужие жизни. Она любила заглядывать в окна, по-своему додумывать то, что не удалось рассмотреть. Прогуливаясь от платформы к даче, она засмотрелась на удивительный домик. Он был низеньким, что редкость на фоне строящихся в последнее время двух-и трехэтажных дач. И еще как будто круглый. Не всякий человек мог придумать такой домик.

— Духом творчества и гармонии веет от этого дома, — пафосно и вслух произнесла Татьяна.

— Сама с собой разговариваешь?

Татьяна вздрогнула.

— А я тебя поджидала-поджидала да решила встретить, — Варвара ухватила дочку за рукав и остановилась перевести дух. — А в домике этом живет тот самый художник, которому больше ста лет. Помнишь, я тебе говорила? Вот и смотри, кто кого переживет: он дом, или дом его.

Татьяна посмотрела на мать и вспомнила, как неделю назад на этой же дороге кто-то, проходя мимо, спросил: вы сестры или она (кивок в сторону Варвары) — ваша дочь?

«Что-то с этим художником не так», — с грустью подумала Татьяна.

Степана разбудил звонок в дверь. Ворча и спотыкаясь, никак не находя ключи, он наконец открыл дверь и впустил почтальона. Телеграмма была от отца. Одной фразой отец выплеснул тоску и одиночество последних лет: «Приезжай, боюсь не дождаться».

Степан не любил Санкт-Петербург. Его угнетали серые набережные, его угнетал вечно сырой воздух и еще — болотный запах, почуяв который в любом другом месте, Степан с досадою вспоминал родной город.

— Надо в Питер съездить.

— Что за новость, зачем? — Борис не любил неожиданные изменения в планах, как и не любил никакие сюрпризы. Даже приятные.

В трубке что-то затрещало. Борис прервал разговор и снова набрал номер Степана:

— Ладно, сейчас заеду, расскажешь.

Спустя час Борис выслушивал надоевшие жалобы Степана на вечные приставания его отца. Он искренне сочувствовал приятелю: тот рос без матери, череда захожих женщин оскверняла детские воспоминания и усиливала привязанность к отцу. Борис по рассказам Степана составил собственный образ этого человека. Мысленно он называл его «Надзиратель». Степан не отличался разговорчивостью, и из обрывочных сведений Борис понял, что родился отец Степана в тюрьме от какой-то красивой и очень молоденькой зэчки. Такой молоденькой, что младенца ей даже кормить не давали. Дед Степана вырастил ребенка по своим понятиям о воспитании и образовании: сначала военное училище, потом служба под пристальным присмотром родителя, в тех же стенах, что и он сам. Жизнь у отца Степана тоже не сложилась: женщин он воспринимал как второсортное сообщество, которое надо держать в узде и не давать садиться на голову. Женщины почему-то этот закон природы не понимали. Задержалась с отцом только мать Степана, и то на полгода. Сбежав, мать еще пыталась вернуть ребенка себе, но воля деда была сильнее: пацана должен растить отец. И точка.

— А не поехать ли нам вместе? Давно в Питере не был.

— Про портфель забыл? — Степан не хотел посвящать Бориса в свои семейные дела и уже пожалел о порыве откровенности. — Сам управлюсь. Мудрит старик, просто соскучился. Побуду денек и вернусь, нечего тебе бросать начатое, вдруг что нароешь.

— Твоя правда. Из-за одного-двух дней и срываться не стоит. Езжай.

На этот раз Питер встретил Степана безветрием и солнцем. Подморозило. Улицы сухие и чистые, обувь на ногах теплая, хотелось пройтись, ни о чем не думая, наслаждаясь бездельем и спокойствием. «Перемены к лучшему», — отметил Степан заглядывал в бакалейные отделы. Он, с удовольствием выбирая гостинцы отцу, всматривался в витрины и рекламные щиты — во всем чувствовался хозяйский прицел на долгое благополучие города.