Летние вечера и ночи были самым веселым временем года, молодежь их ждала с нетерпением, иногда неделями. Жители боялись идти на мельницу, а если приходилось — старались сделать дело тихо и быстро. Настроение мельника отпугивало гостей.
Чем дальше, тем дольше длились эти приступы, в такие дни мельник вел себя резко, нервы его были как оголенный провод, он мог ни за что накричать на человека. Угрюмый и злой, мог даже не отдать заказчику гонт, буркнуть: не дам, не готово.
Тот уходил ни с чем, хотя вдоль моста лежало несколько стопок свежеструганого гонта.
Зато когда Хуттунен был в настроении, ему не было равных: он паясничал, словно веселый клоун, ум его работал с быстротой станка, движения были мягкие и непринужденные, он веселил и удивлял народ, сердце радовалось, глядя на него.
А бывало, в самый разгар веселья, снова неожиданно уставится в одну точку, вскрикнет пронзительно и побежит по гнилому водяному желобу за мельницу, через реку, в лес, подальше от людских глаз. Деревья гнулись и трещали, мельник несся через чащу, а когда через час-полтора уставший и запыхавшийся он возвращался на мельницу, деревенская молодежь разбегалась по домам, в страхе рассказывая всем, что у Гунни опять началась черная полоса.
Гуннара Хуттунена стали считать в деревне помешанным.
Те, кто жил близко к мельнице, рассказывали в церкви, что Гуннар воет, как лесной зверь, особенно морозными зимними ночами. Он выл с вечера до полуночи, и деревенские собаки были вынуждены отвечать ему тем же. Вся деревня не смыкала глаз. Бедный Гунни, совсем с ума сошел, жаловались жители, даже собак заставляет выть.
Надо с ним поговорить. Взрослый мужик, а воет. Где это видано, чтобы человек выл, как дикий волк.
Но заговорить об этом с мельником никто не решался. Жители надеялись, что он сам одумается и прекратит безобразничать.
Вообще, можно и к вою привыкнуть, говорили те, кто ждал своего заказа на гонт. Сумасшедший, зато хорошую дранку стругает, и недорого.
Он обещал мельницу починить, лучше его не злить, а то уедет к себе на юг, поддакивали фермеры, которые планировали засеять пшеницей поля на берегу реки Кеми.
Однажды весной, когда сходил лед, Хуттунен чуть вовсе не лишился своей мельницы. Тяжелая талая вода нахлынула на плотину и вырвала из нее двухметровый кусок. Толстые льдины набились в гнилой желоб, пробили его гнилые стенки, сломали водяное колесо и снесли бы мельницу, если бы Хуттунен вовремя не спохватился и не открыл штормовой шпигат. Талая вода вышла через люк и, минуя мельницу, вернулась в нижнее течение реки.
Новая вода все прибывала, неся с собой толстые куски льда. Они бились о стены старой мельницы так, что она накренилась. Мельник испугался, что тяжелые жернова продавят перекрытие над турбиной и ее сломают.
Хуттунен вскочил на велосипед и помчался к магазину.
Весь мокрый, запыхавшийся, он закричал продавцу Терволе, отмерявшему крупу:
— Продай мне взрывчатку!
Старухи в магазине пришли в ужас при виде потного мельника, требующего взрывчатку. Тервола, прячась за весами, потребовал от Хуттунена разрешения на покупку и пользование взрывчатыми устройствами. Тот закричал, что льдины снесут мельницу, если их не взорвать. Встревоженный Тервола продал наконец мельнику взрывчатку, моток запального шнура и корзину пистолей. Сложив все в картонную коробку, Хуттунен привязал ее к багажнику и покатил в Суукоски.
Вода все прибывала, льдины с грохотом стучали о старые качающиеся стены мельницы.
Тервола закрыл магазин и вместе со старухами поспешил в Суукоски посмотреть, что там происходит. Перед выходом Тервола успел-таки позвонить в церковь, чтобы настоятель тоже поспешил в Суукоски смотреть, как у Хуттунена рухнет мельница.
Послышались первые взрывы. Когда народ из магазина и церкви собрался на обрыве, раздался второй взрыв. Ледяная крошка и щепки взлетели в воздух. Детям запретили подходить близко. Мужики спрашивали у мельника, что делать. Они хотели помочь.
Но Хуттунену было не до них. Схватив пилу и топор, он побежал по краю желоба до самой плотины, по бревнам и льдинам перебрался на другой берег и стал выбирать подходящую ель, будто на продажу.
— Щас Хуттонену не до вытья, — заметил толстопузый фермер Гнусинен.
— Да, нынче ему не до лосей и медведей, хоть и публика собралась, — пошутил кто-то, и все засмеялись.
Старый невозмутимый полицейский Портимо приказал соблюдать тишину.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу