Олдос Хаксли - Слепец в Газе

Из кафе она прямиком направилась в картинную галерею, и картинная галерея показалась ей такой же причудливо-комичной, как и немецкий официанта. Эти полотна Беклина [337] Беклин Арнольд (1827–1901) — швейцарский художник, представитель символизма и стиля модерн. Одна из лучших его картин — «Остров мертвых» (1880). ! Фантастические картины, которые можно было видеть лишь на почтовых открытках или обоях, в репродукциях или на стенах пансионов в Дрездене. Русалки и тритоны, словно сфотографированные; кентавры в застывших, неуклюжих позах лошадей на скачках на фотографии в газете. Созданные доброй верой и усердием, заменяющим талант, они были чрезвычайно трогательными. А вот — несказанное удовольствие — Toteninsel [338] Остров мертвых (нем.). . Надмогильные кипарисы, белые храмы, похожие на надгробия, фигуры в длиннополых халатах, одинокая лодочка, плывущая через море винного цвета… Шутка была великолепной. Элен громко рассмеялась. Несмотря ни на что она все-таки была дочерью своей матери.

В зале примитивистского искусства она задержалась на секунду перед тем, как выйти, у картины мученичества святого Эразма. Инквизитор в костюме пятнадцатого века с блеклым, розовым, как раковина, куском трески, методично вращал коленчатую рукоятку, крутил кишки жертвы, ярд за ярдом из вспоротого живота, в то время как несчастный лежал на спине, словно на диване, устроившись как можно удобнее и глядя в небо с выражением невозмутимости и безразличия. Юмор здесь был более тонким, чем в «Острове мертвых», и более откровенным, более грубым, но тем не менее великолепным в своей простоте. Она все еще улыбалась, когда выходила на улицу.

Хольцман, как оказалось, жил всего лишь в нескольких сотнях ярдов от галереи, в маленьком, но милом домике эпохи поздней готики (уж слишком хорошо для человека с потными руками!), отделенном от проезжей части небольшим сквером, посыпанным гравием. У дверей стояло большое авто. «Хольцмана?» — подумала она. Он, должно быть, богат, старая свинья! Проход от галереи занял у нее так мало времени, что четверть первого она поднималась по ступенькам. «Ничего, — говорила она себе. — Им придется мириться со мной. Я не стану ждать ни единой секунды». Мысль о том, что меньше чем через минуту она увидит Экки, заставила ее сердце учащенно забиться. «Какая я дура! Законченная дура». Но как восхитительно было быть в дураках! Она позвонила в дверь.

Хольцман лично открыл дверь, одетый в пальто, при виде которого она изумилась: он что, собирается уходить? На его лице появилось то же самое выражение, с которым он встречал ее на вокзале.

— Вы пришли слишком рано, — проговорил он с подобием улыбки, но в его глазах застыли смущение и страх. — Мы не ждали вас до половины первого.

Элен рассмеялась.

— Я сама не ожидала, — объяснила она. — Но я добралась быстрее, чем предполагала.

Она сделала движение, чтобы шагнуть через порог, но Хольцман взял ее за руку.

— Мы еще не готовы, — сказал он. Его лицо вспыхнуло, потея от смущения. — Если б вы подошли через четверть часика, — почти взмолился он. — Всего лишь четверть часа.

— Nur ein Viertel Stundchen [339] Еще четверть часика (нем.). , — снова засмеялась Элен, думая о тех расшитых подушках на диванах, где спал тайный советник после полуденной трапезы. — Но почему бы мне не подождать в доме? — Она прошмыгнула мимо него в маленькую темную прихожую, наполненную чадом и спертым воздухом. — Где Экки? — спросила она, внезапно охваченная желанием увидеть его без единой секунды задержки, чтобы сказать ему, какой она была тварью, но в то же время такой любящей, такой страстной, несмотря на свою взбалмошность и плохой характер. Но она счастлива и хочет разделить с ним свое счастье. В другом конце вестибюля была открытая дверь. Выкрикнув его имя, Элен устремилась туда.

— Стойте! — крикнул Хольцман у нее за спиной.

Но она уже перелетела через порог.

Комната, в которой она очутилась, была спальней. На узкой железной кровати, повернув голову набок и открыв рот, лежал одетый Экки. Его дыхание было медленным, редким и хрипящим. Она ни разу не видела, чтобы он спал так!

— Экки! — успела крикнуть она, когда хлопнула дверь, и другой голос присоединился к голосу Хольцмана. Вестибюль наполнился громким топотом. — Дорогой мой…

Затем внезапно какая-то рука взяла ее за плечо. Она обернулась, увидела лицо незнакомца в нескольких дюймах от нее, услышала голос Хольцмана откуда-то из глубины: «Schnell, Willi, schnell!» [340] Быстрей, Вилли, быстрей! (нем.) , и незнакомец почти шепотом, сквозь сжатые зубы прошипел: «Schmutziges Frauenzimmer» [341] Букв. Грязный будуар (нем.). ; затем, когда она открыла рот, чтобы закричать, то почувствовала сокрушительный удар по подбородку, заставивший ее зубы с силой сомкнуться, и словно провалилась куда-то в темноту.