Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны

Зато в спальнях все осталось по-прежнему. Комната Пола, выкрашенная в жуткий темно-синий цвет и напоминающая пещеру, казалась усыпальницей его подросткового гнева. На стенах скотчем приклеены плакаты с неизвестными Дэвиду музыкантами, на пробковой доске – корешки концертных билетов. Пол не изменил своей мечте, отучился в Джуллиарде, но, хотя Дэвид дал свое благословение и оплачивал половину счетов, сын все еще не мог простить ему неверия в свой талант. Вместе с открытками из разных городов, где проходили его гастроли, он непременно присылал программки и рецензии, словно говоря: видишь, я добился успеха. Он как будто и сам с трудом в это верил. Иногда Дэвид проезжал сотни миль – до Цинциннати, Питтсбурга, Атланты, Мемфиса, – чтобы пробраться в темный концертный зал и послушать игру Пола. Голова сына, склоненная над гитарой, пальцы, проворно перебиравшие струны, таинственный и прекрасный язык музыки до слез трогали Дэвида. Временами он готов был броситься на сцену и заключить Пола в объятия, но всякий раз удерживался от порыва, а иногда вообще незаметно выскальзывал из зала.

В их общей спальне царил безупречный, нежилой порядок. Нора перебралась в гостевую комнату, здесь покрывало на кровати было примято. Дэвид хотел поправить его, но в последнюю секунду отдернул руку, словно посчитав это слишком откровенным вторжением в чужую жизнь.

Он ничего не понимал: уже почти вечер, Нора должна быть дома. Если она вскоре не вернется, он уйдет.

– Внизу, на столике у телефона, лежал желтый блокнот с загадочными записями: «Позвонить Яну до 8:00 перенос времени; Тим не уверен; доставка до 10:00. Не забыть – Данфри и билеты». Он аккуратно оторвал верхнюю страницу, положил ее в центр стола, затем прошел с блокнотом на кухню, сел и начал писать.

Наша дочь не умерла. Каролина Джил взяла ее себе и воспитала в другом городе.

Зачеркнул.

Я отдал нашу дочь.

Нет, не может он этого сделать. Трудно даже вообразить, какова будет его жизнь без груза тайны. Он привык думать о ней как о своей епитимье. Сам понимал, что это разрушительно, но так сложилось. Другие курят, пьют, прыгают с парашютом, ездят не пристегиваясь. А он хранит тайну.

В глубине дома капала вода. Кран в нижней ванной годами сводил его с ума, Дэвид все собирался его исправить, да руки не доходили. Он порвал страничку из блокнота на мелкие кусочки и положил их в карман, чтобы потом выкинуть. Затем отправился в гараж, порылся в своих – бывших своих – инструментах, нашел гаечный ключ и комплект прокладок. Наверняка купил как-то в субботу ровно с этой целью.

Починка кранов заняла больше часа. Дэвид развинтил их, промыл от осадка фильтры, заменил прокладки, закрутил крепления. Медь потускнела. Дэвид отполировал ее старой зубной щеткой, обнаруженной в кофейной банке под раковиной. Когда он закончил, было шесть часов, не поздно для летнего вечера. Солнце еще светило в окна, но уже под косым углом. Дэвид постоял в ванной, наслаждаясь тишиной и ярким блеском меди. В кухне зазвонил телефон, незнакомый голос настойчиво заговорил о билетах в Монреаль, но перебил сам себя, воскликнув: «Черт, забыл! Ты ж в Европе с Фредериком». Тут и Дэвид вспомнил: Нора предупреждала – но он позабыл, точнее, выкинул из памяти, – что уезжает в отпуск в Париж.

И что познакомилась с каким-то франкоговорящим канадцем из Квебека, который работает в IBM, в этих похожих на коробки зданиях. Когда она упомянула о нем, ее голос изменился, стал мягче, такого Дэвид не слышал за всю их совместную жизнь. Он представил себе Нору: вот она, плечом прижимая к уху телефонную трубку, заносит информацию в компьютер, затем отрывает глаза от монитора и понимает, что время ужина несколько часов как прошло. А вот шагает по залам аэропорта, ведет группу к автобусу, в ресторан, в гостиницу, к каким-нибудь приключениям, которые сама же мастерски организовала.

Что ж, по крайней мере, она порадуется кранам. Он и сам рад – отличная работа.

Я починил краны в ванной. С днем рождения!

Дэвид вышел, запер за собой дверь, вернул ключ на место и побежал.

С открытой книгой на коленях Нора сидела на каменной скамье в саду возле Лувра и разглядывала листву тополя, серебристо трепетавшую на фоне голубого неба. В траве под ее ногами вразвалку ходили голуби, клевали, расправляли переливчатые крылья.

– Он опаздывает, – пожаловалась Нора сестре – та сидела рядом, скрестив вытянутые ноги, и листала журнал.