Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны

Дэвид был рад за нее, но не решился заговорить – боялся расчувствоваться. Конечно, иногда он размышлял о том, как поступит с жилищем, если получит его в свое полное распоряжение. Наверное, снесет стены, откроет пространство, шаг за шагом превратит дуплекс в респектабельный дом, каким тот когда-то и был. Но все мечты о воздухе и пространстве легко забывались ради удовольствия слышать за стеной ее шаги, просыпаться ночью от далекого плача Джека.

В глазах Дэвида стояли слезы. Он засмеялся, снял очки.

– Что же, – пробормотал он, – полагаю, рано или поздно это должно было случиться. Поздравляю, разумеется.

– Мы будем приезжать в гости, – пообещала она. – И ты к нам.

– Конечно. Уверен, мы будем часто видеться.

– Обязательно. – Она положила руку на его колено. – Слушай, мы никогда об этом не говорили, и, если по правде, я даже не знаю, как начать. Но… ты мне так помог… для меня это так много значило… и я тебе очень благодарна. И вечно буду.

– Меня и раньше обвиняли в том, что я слишком рьяно спасаю людей, – улыбнулся он.

Она помотала головой:

– Во многих смыслах, ты спас мне жизнь.

– Если это на самом деле так, я рад. Потому что, бог свидетель, я сделал много плохого. Например, Норе.

Они замолчали. Где-то вдалеке жужжала газонокосилка.

– Ты должен ей рассказать, – тихо произнесла Розмари. – И Полу тоже. Обязательно. – Она глянула на сына – сидя на корточках, тот горстями набирал гравий с дорожки и ручейком выпускал сквозь пальцы. – Я знаю, не мое дело советовать. Только Нора должна узнать про Фебу. Неправильно, что она не знает. Ей и так нелегко пришлось. Она думала про нас бог знает что.

– Я сказал правду. Что мы друзья.

– Так и есть. Думаешь, она поверила?

Дэвид пожал плечами:

– Это правда.

– Не вся. Видишь ли, Дэвид, нас с тобой каким-то очень странным образом связывает Феба. То, что я знаю твою тайну. И раньше мне это нравилось: чувство своей избранности, причастности к тому, что больше никому не известно. Согласись, чужой секрет – своего рода власть. Только в последнее время мне это как-то неприятно. Ведь тайна-то на самом деле не моя.

– Не твоя. – Дэвид взял в руки комочек земли и раскрошил его в пальцах. Он подумал о письмах Каролины, которые предусмотрительно сжег при переезде сюда. – Не твоя.

– То есть ты сделаешь? Расскажешь, я имею в виду?

– Не знаю, Розмари. Не могу обещать.

Они сидели на солнышке, наблюдая за попытками Джека пройтись колесом по траве. Он был светловолосый и шустрый, от природы спортивный мальчик, любил бегать, лазать. Из Западной Виргинии Дэвид вернулся, освободившись от горя, которое мучило его долгие годы. Когда Джун умерла, он не мог говорить о своей потере и поэтому не мог двигаться дальше. В те годы разговоры о мертвых считались почти неприличными, и они молчали, потому и не отстрадали свое. Поездка в родные края позволила Дэвиду, образно выражаясь, снять траур. Он вернулся в Лексингтон до предела опустошенный, но спокойный. И, после стольких лет, нашел наконец в себе силы отпустить Нору в новую жизнь.

Когда родился Джек, Дэвид открыл для него счет на имя Розмари и счет для Фебы на имя Каролины. Это оказалось достаточно просто. У него давно был номер социального страхования Каролины и номер абонированного ею почтового ящика, так что частному детективу понадобилось меньше недели, чтобы разыскать Каролину и Фебу в Питтсбурге, в высоком узком доме рядом с автомагистралью. Дэвид поехал туда и припарковался поблизости, глядя на лестницу, которую ему предстояло преодолеть, прежде чем постучать в дверь. Он решился обо всем рассказать Норе, но тогда должен был сообщить, где находится ее дочь. Нора наверняка захочет увидеть Фебу, а эта встреча могла изменить жизнь не только его самого, Норы и Пола. И потому Дэвид сначала приехал сюда – рассказать Каролине о своих намерениях. Правильно ли он поступает? Дэвид, колеблясь, долго сидел в машине. Опускались сумерки, кроны платанов постепенно сливались с небом. Феба выросла здесь и, наверное, так хорошо знает эту улицу, что не замечает ее. Тротуар, взрытый корнями деревьев, предупреждающий знак, колеблемый ветром, мчащиеся автомобили – для его дочери это все символы дома. Мимо прошла пара с ребенком в коляске, затем в гостиной Каролины зажегся свет. Дэвид вышел из машины, встал у автобусной остановки и, стараясь держаться естественно, чтобы его ни в чем не заподозрили, вгляделся в окна за темнеющей лужайкой. В световом прямоугольнике Каролина, в фартуке, была как на ладони – наводила порядок в гостиной, проворно собирала газеты, складывала плед. Потом остановилась, посмотрела через плечо и с кем-то заговорила.