Любовь Ковшова - Земную жизнь пройдя до половины

К лету тебя комиссовали, то есть признали негодным служить, и ты уехал в свой Тамбов.

В крайней обиде (почему не захотел, чтоб приехала?… почему в Тамбов, а не ко мне?..) я прихожу к тому, что ты и помирился-то со мной, чтоб не так тоскливо было в армии, и больше я тебе не нужна. О твоей болезни или нехватке денег я не думаю, потому что меня бы ни то, ни другое остановить не смогло.

Какая, в сущности, безысходная глупость!

Оставшееся время в Приозерске я словно замираю и только жду, когда кончится срок моей комсомольской путевки. Во мне одно тупое упрямство. Ни на что не надеясь, я буду снова поступать в Москве.

Никогда не верьте, что чудес не бывает.

Генка ошибся, и медкомиссию мне провести удалось. Впрочем, это произошло случайно.

По дороге на медкомиссию я шлепаюсь в лужу. Даже не в лужу, а в глубокую рытвину еще строящегося студгородка. Слева у бытовки обидно ржут мужики. Я вспыхиваю, тороплюсь, выбираясь из рытвины, снова оскальзываюсь, болониевый плащик и платье задираются, и по глинистому краю еду голым животом.

Возвращаться времени нет, и перед врачами так и предстаю: сплошь в неоттираемой строительной грязи.

Длинная пауза, почти как в «Ревизоре». Я бормочу про лужу. На меня стараются не смотреть, чтобы не смеяться в голос, без осмотра пишут: «Практически здорова» и: «Идите, идите!» — выставляют вон.

Как я была счастлива в то лето! Поступление. Стройотряд в Зеленограде. А тебя вроде и не было. Твои письма, что пересылали мне из дома, совала на дно чемодана, даже не распечатав. Было твердо решено: «Всё и навсегда кончилось».

И вдруг еду в Тамбов. Осознаю это утром на третьей полке в поезде.

Тарахтит по вагону разносчик в грязном халате. Пахнет пирожками. Сосет под ложечкой. У меня с собой ни денег, ни еды, только билет туда и обратно. Но это можно пережить, меня из стройотряда отпустили-то всего на три дня, так что с голоду не помру. Трудней, что я совсем не знаю, зачем еду.

Тамбов в памяти урывками: то вздувшаяся после дождей Цна, то памятник Зое Космодемьянской. Лишь ты отчетливо: все еще угловатый и худющий после армии, — одни скулы, — в красной, как флаг, рубашке.

Ты таскаешь меня по городу за руку, как маленькую, по друзьям и представляешь им:

— Любка — моя невеста.

Над городом плывет августовская жара, такая же, как два года назад в Смоленске, и кажется, что все так и должно быть.

Огромный день. В нем мы не выясняем отношений, не говорим о будущем, только целуемся до головокружения, до судорожно сведенных рук.

И все же… на вокзале, уже на ходу поезда, я кричу тебе: «Прощай!»

Здесь бы надо обширно расписать причины и душевное состояние героев. Но мне не хочется. Душевное состояние — путанное, причины невнятны, а сами герои с их мыльными обидами раздражают до крайности.

На обратном пути, уткнувшись в вагонное окно, я горько утверждаюсь в своей правоте. За весь твой проклятый Тамбов ты ни разу не сказал мне: «Люблю».

«Не бери в голову, — писала подружка из Смоленска. — Зато ты учишься и где! Это больше, чем счастье».

Именно так — «больше, чем счастье» — можно описать мое состояние тогда.

Сколько романтики, начиная с гимна: «Только в физике соль, остальное все ноль», — а еще вычислительные машины, реактор и возможность «умереть в страшных корчах от чего-то очень научного»! И сколько лошадиной работы, чтоб не вылететь из «секретного московского колледжа МИФИ», как его именовали вражьи голоса.

Один из лучших вузов страны — это что-нибудь да значило.

Казалось бы, вот оно, то самое, чего я безнадежно долго ждала. Однако оно почти не запомнилось. Так, что-то: лекции, семинары, читалка до поздней ночи, когда кто-то, обалдевший от учебы, вопит в холле поросячьим голосом.

Запомнилось другое.

Мокрый, густой, неожиданный в своей роскоши снег и песня из окна, что всю прошлую зиму повторялась во мне:

И от этого загнанное внутрь рвется наружу: память, тоска по тебе, известное из письма подружки, что ты ходишь потерянный.

Я словно налетаю на столб и не могу вздохнуть.

Спустя время, конечно, я справилась с собой, и все вырвавшееся было загнано обратно. Тем более, что наскочила сессия, и переживать ни времени, ни сил не осталось.

Но ниточка между нами, дернувшись на одном конце, тут же отозвалась на другом. Приехала из Смоленска подружка и привезла от тебя пакет, а в нем — твой дневник.