Любовь Ковшова - Земную жизнь пройдя до половины

Ожидание перемен постепенно сменялось опасением их. В голове вставала цитата из «Гамлета»: «Неладно что-то в Датском королевстве». Но пока с вопросительным оттенком. А вот после Чернобыльской аварии вопроса больше не было. Вместо него стояла жирная утвердительная точка. Вопрос заключался в другом: как вообще такое могло случится?

Помню, как в нашем Московском инженерно-физическом, стуча каблучками по бетонной дорожке, мы бесстрашно бегали мимо трехэтажного белого куба реактора. Из лекций и учебников мы твердо знали, что ни с ним, ни с нами ничего плохого произойти не может. Правда, среди ребят ходила не вполне приличная шутка: «Храни государственную тайну: не говори женщинам, что работаешь на реакторе». Но это была шутка, не более. Сам профессор Гусев, один из тех, с кого начинались советские реакторы, говорил: «При надобности атомную станцию можно поставить на Красной площади, и ничего не будет. А бояться нужно, когда будут мотоциклы с атомными двигателями». И это было безусловно верным.

Просто уму непостижимо, что могли наворочать там экспериментаторы-мотоциклисты, чтоб сотворить Чернобыльский апокалипсис?!

На физиков в очередной раз вылили ушат грязи. Но теперь им было не до того. По горкомам, не смолкая, трезвонили телефоны, шла запись добровольцев-ликвидаторов Чернобыльской аварии. Потом были хождения по врачам, где их пропускали без очереди и уже называли «чернобыльцами». Только через медкомиссию удалось прорваться не всем. Так, у моего мужа вдруг нашли бессимптомную язву желудка, и вместо Чернобыля он загремел в больницу.

Все болезни от нервов, а язва тем более. Тут сказался весь прошедший год, где тяжелая история с дервенистом-биологом и ежедневная, невыносимо унижающая, с государственным размахом травля ученых. Не забыть, как раскрашенная соплячка в телевизионном интервью спрашивала академика Юлия Борисовича Харитона:

— А вам не стыдно?

И наш легендарный Ю.Б., маленький, тощенький, лопоухий, с печальным еврейским взглядом, отдавший всю жизнь науке и защите отечества и никогда ничего не тащивший к себе, непонимающе смотрел в ее наглые козьи глаза и не знал, что ответить.

В общем, товарищи уехали, а муж лежал в больнице и завидовал им, глядя по телевизору репортажи из Чернобыля, расстраивался, курил по две пачки в день, и язва залечивалась плохо. Его и в следующие смены туда не пустили.

Лето шло с обложными дождями, тягучее, сонное. И только однажды всколыхнулось известием о гибели кораблей в Новороссийске.

Зато осенью события понеслись вскачь. Смешалось все: и начало вывода войск из Афганистана, и закон, превращающий ни на что не годных ленивых и толстомордых троешников, помалу спекулирующих и подворовывающих, в благородных кооператоров, и замелькавшее слово «рынок», который должен был наладить жизнь в нашей стране и который почему-то резал ухо, и, наконец-то, увольнение пресловутого дервениста из школы.

Увольняли биолога за один-единственный прогул, и понятно было, что это только предлог. Директор школы по прозвищу Цезарь, данному за солидность, лысину и медальный профиль, сидел, словно кот у мышиной норки, ждал, за что можно зацепиться, чтоб убрать биолога из школы, и дождался. А причины складывались из другого. Отчасти о них напишет сам биолог все в той же, так и не опубликованной статье под названием «Я — советский безработный»:

«История моей работы в школе такова: за это время я очень здорово поконфликтовал. Дело в том, что мне кабинет дали после покойной учительницы. Ключ был у меня, второй — у всех.

Произошла грязная история. Из кабинета украли микроскоп стоимостью 36 рублей. Пришлось выплачивать мне. По молодости-то я возмущаться начал. Мне сказали — не возникай, не надо. Отобрали кабинет. Потом мне дают теплицу.

Я требую ремонта теплицы, мне отказывают, и дальше все пошло, поехало…

Когда я пришел в гороно, меня удивила некомпетентность наших товарищей по биологии. Меня, в частности, удивило, что еще Вернадского в 1986 году там считали буржуазным спецом. Меня удивило, что когда на моих занятиях по изучению происхождения человека от обезьяны, где присутствовал зав. гороно, он многое на свой счет почему-то принимал.

Меня крайне возмутило, как поставлено экологическое воспитание в школах. Всероссийское общество охраны природы собирает раз в год марки… и все.

Когда я тоже стал возникать, мне сказали: «Алексей, ты ведь молодой, будешь возникать, мы найдем способ тебя успокоить, доказать, что ты — никчемный учитель».