Альберт Лиханов - Юрка Гагарин, тезка космонавта

Игорь смотрел на эту тоскливую, скучную работу, на Валю в клеенчатом фартуке мясника, среди бесчисленных мясных туш, и ему было искренне жаль ее.

На четвертый день последняя баржа с мясом ушла к берегу, на палубе стало людно, все высыпали посмотреть в последний раз на этот самый Костистый мыс, на Хатангский залив. В толчее Игорь пожал руку Вале, обнял ее за плечи, в душе радуясь, что народу вокруг много и им не придется больше ни о чем говорить. Они сказали друг другу какие-то незначащие фразы, и Валя заторопилась на катер.

Громогласно гукнул корабельный гудок. Загремела якорная цепь. Игорь вглядывался в Валино лицо, которое удалялось вместе с катером, и вот уже стало просто белым пятном. А скоро и сама она, неподвижно стоящая на корме, превратилась в потешную, игрушечную фигурку.

Протяжно запел гудок, прощаясь с берегом, и Игорь будто проснулся. Он весело хохотнул, шлепнул кого-то по плечу и представил себе Невский, шумный, праздничный, и сфинксов у Академии. А это все-таки здорово — топать домой!

Он подумал, что Валин отъезд освободил его — будто все эти четыре дня он носил какую-то тяжесть, а сейчас сбросил ее, и вот ему опять легко и свободно.

Игорь глубоко вздохнул и посмотрел на берег, плывущий сбоку узким стальным лезвием, на несколько точек, чернеющих там. Он в последний раз махнул им рукой, и повернулся спиной к скучному берегу.

Поздним вечерам, когда Генка забрался на полати, поближе к теплой трубе, и Анна уселась на кухне, чтобы поштопать носки сыну, кто-то постучал в оконный переплет. Анна отложила штопку и, прикрыв ладошкой глаза от яркого света лампочки, глянула в окно.

Там, среди серебряных сугробов, на тропинке, утоптанной непоседливыми Анниными ногами, вырисовывались две бесформенные фигуры в тулупах. «То ль мужики, то ль бабы?» — подумала про себя Анна и тут же услышала голос Ивана Дмитриевича, бригадного конюха:

— Открой-ка, Анна! Гости к тебе!

«Уж не Серега ли?» — подумала она, радуясь, и тут же решила, что нет, не он это, не Серега, тот бы тулуп не надел — в кабине-то тепло, да она бы и услыхала шум его машины, и опять же к чему ему Иван Дмитриевич — сам бы пришел, застучал громко, требовательно, по-хозяйски.

Анна накинула шаль на голову и, как была в дырявых валенках на босу ногу, — выскочила в морозные сенцы отпереть дверь. Не оглядываясь, она вернулась в избу, и следом, впустив седой клуб морозного воздуха, вошел первым Иван Дмитриевич, а за ним тот, второй, которого Анна приняла за Сергея.

Иван Дмитриевич, рыжий пожилой мужик, по-извозчичьи хлопнул овчинными рукавицами и спросил:

— Анна, мужик-то у тебя в отъезде?

— В отъезде, — ответила она, посмотрела на того, второго, и, к удивлению своему, увидела, что это не мужчина, а женщина.

— Не пустишь ли переночевать, Анна? — сказал Иван Дмитриевич. — Вот агрономшу везу. А у тебя — вольно, если мужика нет, не помешает.

«Агрономшу? — со смутной тревогой подумала Анна. — Агрономшу, значит. Ну, что ж, раз агрономшу…».

— Раздевайтесь! — ответила она, обращаясь к женщине. — Места хватит!

Конюх потоптался еще малость и ушел домой, сказав на прощание той, приезжей:

— Завтра по звездам еще поедем. Часиков в пять… Не проспите.

Агрономша скинула тулуп, и под ним оказалось легкое и короткое городское пальтишко.

— Не замерзли? — весело спросила Анна.

— До косточек! — в тон ей ответила приезжая, дуя на озябшие пальцы. — Три часа от станции ехали.

Гостья окинула пальто. «Совсем девчонка», — удивилась Анна. А та шагнула к хозяйке и протянула ладошку:

— Жанна.

Анна улыбнулась этому не деревенскому имени, взяла протянутую руку, задержала ее в своей шершавой, не по-женски большой руке, будто взвешивала, много ли в ней силы.

— Это сколько ж вам лет-то, Жанна?

— Двадцать. А что?

— Да так, ничего, — задумчиво сказала Анна. — А ручки-то, поди, лосьоном мажете?.. Мягкие… У нас лосьон этот тоже имеется. Стоит в сельпо, киснет.

— Постойте, ответила Жанна, — и мне скоро не до лосьона будет…

Анна, поглядывая на гостью, выставила чугунок с вареной картошкой, принесла молока, нарезала огурцов и теперь стояла, прислонившись к косяку своим грузным, крупным телом, глядя на тоненькую девчонку в зеленой кофточке с короткой прической — такую Анна видела недавно в каком-то нерусском фильме, который в клубе крутили, — с носиком тонким, не обветренным. И щеки у агрономши разовые, пухлые.

«Эдакая пичуга, — подумала Анна. — Какая же из нее агрономша? Маленькая, неавторитетная. Поди-ка, и кадушку с пойлом не поднимет. Что и за хозяйка будет. Мужу одна маята…».