Игорь Бурлаков - Столичный миф

Дышать стало нечем. Села на стул, полезла в нагрудный кармашек за валидолом. Совсем, старая, с катушек съехала. Что за блажь с утра мнится?

Кто-то снова хихикнул под потолком. Истеричная и вульгарная женщина. Шлепок. И на растянутый на коленях фартук упал раздавленный таракан.

Анна Ивановна не смогла встать со стула. Перекрестилась. Помирать ей было никак нельзя.

Тысяча долларов, отложенная ею с дедом на похороны, неделю назад была истрачена на рытье колодца на дачном участке. Душа противилась трогать эти деньги. Но без воды все посаженные в парнике огурцы загнутся. Сухое лето обещают.

На маленькую деревню хватает одного колодца. Но на каждом садовом участке в шесть соток роют свой. Потому что там живет особый народ, всю жизнь отработавший вместе, но не способный к кооперации напрочь. Они никому не верят и оттого все сами по себе.

На крошечном участке Анны Ивановны стоял теперь настоящий колодец, семь бетонных колец, и на три нижних всегда была вода. Через год в засунутые в швы тряпки заплывет глина и бетон срастется в монолит. Чистая, светлая вода. Если б не эта нужда, разве стала бы Анна Ивановна работать в свой возраст?

Тем не менее сейчас ей помирать было нельзя. Да и с катушек съезжать тоже. Хороший Леха хозяин, платит очень аккуратно, всегда вовремя — не то что на заводе в последнее время. Но с нечистой силой (Анна Ивановна ничего в ней не понимала, но знала, что хихикающая сила хорошей быть не может) связываться нельзя.

Написала записку и выскочила из квартиры, оставив ключи изнутри в замке. Прикрыла дверь. Щелкнул замок. Попробовала потянуть дверь на себя. Не идет. Значит, закрылось.

Пусто на улице. По асфальту ручьем течет грязная вода. Только что прошла поливальная машина. Там, где «Кзирэкс» выгораживает красными полосатыми стойками место для парковки машины директора, Анна Ивановна свернула в арку. Подошла к гладкой зеленой двери без вывески. Нажала черную круглую кнопочку звонка.

— Это я, Татьян Иванна! — Услышав движенье за дверью, громко сказала она.

— Здравствуй, здравствуй, — нараспев откликнулась ее ровесница из открывшейся щели и впустила Анну Ивановну внутрь. Квадратный холл, обтянутый зеленым крепом. Прямо вперед — зал кафе, направо — бар. Левая белая дверь — кухня. Туда и пошли они вдвоем, и там на чистый пластмассовый стол в углу и выставила Анна Ивановна посуду; подождала, пока хозяйка откроет книгу и отметит галочкой в специальной графе возврат.

Хорошо работать в таком кафе. Заходят пообедать фирмачи из соседнего офиса, местные приходят семьями. Много кто заказывает обеды на дом. Вот Леха — начитался книг про здоровую пищу и жрет на ночь глядя рыбу. Морда круглая, а стати и солидности — никакой. Может, молодой еще?

И налегке Анна Ивановна понеслась к вокзалу. Через полчаса пустая электричка увезла ее из Москвы. На садовый участок, где на веранде в пакетах из-под молока ждала помидорная рассада. Где вился теплый сквозняк между чисто вымытых стекол. И где никогда не поселится нечисть.

В двенадцать дня Леха стоял на кухне и держал в руках записку. Он хорошо выспался и оттого его несокрушимое благорасположение духа сегодня было особенно прочно, и его не омрачил ни валявшийся поверх клочка бумаги раздавленный таракан, ни сам текст записки, смутный и непонятный.

Некоторые люди из своей жизни каждые сутки вычеркивают восемь часов — для сна. А Леха прибавлял к шестнадцати часам бодрствования еще восемь — для волшебных и таинственных путешествий. В странный мир, где мы реальнее, чем можем позволить себе в жизни, где бывает страшно, где бывает так сладко, где бывает так интересно.

Желудок дал знать, что со вчерашнего Лизкинова омлета там больше ничего не было. И что давно пора обедать, не то что завтракать в первый или даже во второй раз.

Рассмотрим диспозицию. Три пенопластовых стакана сухой лапши. Две с грибами, одна с креветками. Натощак такую химию есть вредно. В холодильнике на средней полке много разных баночек с кетчупами и закусками. Но это для баловства, этим сыт не будешь.

В морозильнике — кусок мяса. Леха снял полиэтилен, понюхал. Нюхай не нюхай — пока мерзлое, все равно ничего не поймешь. Положил в печку оттаивать.

Конечно, можно покушать в городе. И кафе на углу скоро откроется. Но, кстати, это точно не известно — на праздники они могли и закрыться. Так ли, иначе, но голодным Леха из дома уходить не любил: на Москве это глупо.