Джеймс Олдридж. - Дипломат

– Я завтра же вам верну. Нет, двух тысяч довольно.

Саладо взял обратно свои бумажки, отсчитал две тысячи, и Эссекс положил миниатюру в карман пальто. Потом они вернулись в посольство, где Эссекса ждала его машина.

– Зайдемте ко мне, выпьем водки с вареньем, – сказал Саладо.

– Да нет, знаете, я приглашен на обед и вечером тоже занят, – отнекивался Эссекс, стараясь не показаться невежливым.

– Ну, хорошо, мы с вами еще походим по магазинам! – закричал Саладо, чуть не отрывая Эссексу руку.

– Да, – уклончиво сказал Эссекс. – Деньги я пришлю завтра. Я вам очень признателен.

– Бросьте! – кричал Саладо. – Есть о чем говорить! Вы меня обидите, если будете считаться по мелочам. До свидания, лорд Эссекс! А как вы себя чувствуете в Москве?

– Ничего, не могу пожаловаться, – сказал Эссекс.

– Я себя отлично здесь чувствую. Чудесная страна! До свидания!

Эссекс откинулся на спинку сиденья, и, когда машина выехала из ворот посольства, он с облегчением перевел дух.

Возвратившись к себе, Эссекс развернул миниатюру и снова вгляделся в нее. Живопись была так хороша, свет и тени распределены так искусно, что щеки и подбородок итальянца казались почти объемными. Глаза были словно два голубых светящихся кристалла, а черные усы топорщились над пухлым красным ртом. Эссекс зажег лампу на ночном столике и снова попытался прочесть имя, написанное под портретом крошечными золотыми буквами. Прищурившись, он разобрал три или четыре буквы и наконец прочел: Джеронимо. Эссекс положил миниатюру на стол и стал раздумывать, кто бы это мог быть. Единственный Джеронимо, о котором он когда-либо слышал, был индеец, с оружием в руках отстаивавший против американцев независимость своего народа и погибший в этой борьбе. Но на портрете был изображен не индеец, а толстый, преуспевающий итальянец в духе Гогарта, и лицо его глядело на Эссекса так, словно он вот-вот оглушительно захохочет. Он как бы бросал Эссексу вызов: попробуй-ка, узнай, кто я такой!

В конце концов, Эссекс остался доволен тем, как провел день, а вечером его ожидало еще одно удовольствие. Он позвонил Кэтрин Клайв и напомнил ей, что сегодня они идут в Большой театр на балет «Жизель». Кэтрин сказала, что онa помнит.

Перед уходом из своего служебного кабинета Кэтрин просмотрела еще раз конфиденциальный недельный отчет Дрейка сэру Бертраму Куку, отчет, доступ к которому имела только она одна из всего посольства. Большая часть отчета состояла из оценки позиции русских на основе наблюдений за истекшую неделю, но в нем было уделено внимание и миссии Эссекса. Дрейк докладывал о ходе переговоров об Иранском Азербайджане и делал вывод, что едва ли эти переговоры увенчаются успехом. Он утверждал, что метод русских заключается в оттяжке и унизительном пренебрежении к английским интересам, и эта их тактика останется неизменной, каких бы специальных эмиссаров сюда ни присылали. Миссия Эссекса не может дать никаких результатов, и продолжение переговоров приведет только к дальнейшему оскорбительному отпору со стороны русских. Подобные миссии, напоминал Дрейк сэру Бертраму, не приносят пользы, ибо они вторгаются в работу, которую должным образом выполняет посольство; чем скорее закончится пребывание данной миссии в Москве, вне зависимости от достигнутых ею результатов, тем лучше будет для английской политики в России.

Дрейк не подал вида, что дает ей этот отчет для того, чтобы она прочитала об Эссексе. Предлог же был таков: надо уточнить некоторые детали по вопросу об английском имуществе, национализированном в балтийских государствах. Кэтрин догадывалась, что Дрейк хотел, чтобы она прочла о миссии Эссекса, и не знала, сердиться ей или смеяться. Она не совсем понимала, почему Дрейк это делает. В конце отчета он упоминал о Мак-Грегоре, человеке, по мнению Дрейка, на редкость посредственном и едва ли пригодном для трудной задачи, ему порученной. Это позабавило Кэтрин, и она пожалела, что не может сказать об этом Мак-Грегору. Да и Эссексу тоже. У каждого из них нашлось бы подходящее словечко по адресу Дрейка. Но они никогда не услышат от нее об этом. И все же Кэтрин неприятно было знать истинное отношение к ним Дрейка. Это ставило ее в ложное положение, и она считала, что Дрейк проявил бестактность, особенно в своих колких замечаниях о Мак-Грегоре.

– Как вам нравится Мак-Грегор, Элен? – спросила Кэтрин свою секретаршу, которая надевала на машинку футляр и сдувала со стола накопившийся за день сор от резинки.