Джеймс Олдридж. - Дипломат

– Утром сообщите мне, как вы решили, – сказал Эссекс и, чтобы окончательно убедить Мак-Грегора, добавил: – Я помирю вас с Дрейком. Покойной ночи.

– Покойной ночи, – ответил Мак-Грегор. Ему уже не хотелось спать, он чувствовал себя слегка обиженным тем, что его не удерживают, и готов был винить Эссекса за глупое положение, в которое попал.

Высоко поднявшееся солнце светило в хорошо натопленную комнату Мак-Грегора и золотыми зайчиками играло на медной решетке камина. Легкие ситцевые занавески свободно пропускали даже неяркое зимнее солнце. Проснувшись, Мак-Грегор встал и долго сидел на кровати, освещенной снопом золотистых лучей, вновь и вновь перебирая решения, к которым он пришел после своего тяжелого сна. При ясном дневном свете он понял, что решений, собственно никаких нет, кроме разве одного, да и то он не был уверен в том, что сможет его выполнить.

Он принял ванну, позавтракал и позвонил Кэтрин Клайв.

Когда она отозвалась, он сказал: – Это я, Мак-Грегор.

– Доброе утро, – ответила она. – Ну как, разыскали вас вчера вечером?

Он рассказал ей, как было дело.

– Может, мне объяснить сэру Френсису, что это я была виновата в вашем исчезновении?

– Нет, не стоит, – сказал Мак-Грегор.

Она засмеялась. – Он, должно быть, и сам знает.

Ему не хотелось говорить о Дрейке.

– А ведь сегодня, пожалуй, хорошо на катке, – быстро переменил он тему разговора.

– А вы можете достать коньки?

– Нет. Но, вероятно, вам это нетрудно сделать.

– Пожалуй, – сказала она. – Только не подтает ли лед на солнце?

– Не думаю, – ответил Мак-Грегор.

– Ну хорошо, – протянула она. – Тогда, может быть, в перерыв перед завтраком? Потом я буду занята.

– А когда у вас завтрак? – спросил он.

– Часа через полтора; давайте встретимся ровно в час на теннисной площадке. Вы вообще-то катаетесь?

– В жизни не пробовал.

– Гм! Вы, как видно, из тех людей, которым хочется все испытать.

Он вовсе не принадлежал к такому сорту людей, но замечание это было ему приятно.

– Только в том случае, если дело обходится без лишних хлопот, – сказал он.

– Ну что ж, посмотрим, – сказала она. – Так, значит, в час?

– Хорошо.

Все складывалось очень удачно, и он рассмеялся при мысли о своих недавних сомнениях. Он думал, что она отложит встречу на катке до другого раза, ведь вчерашний вечер явился полной неожиданностью и для него и для Кэтрин Клайв. Выходит, в конце концов, не такой уж он увалень, если сумел так быстро закрепить их знакомство. Ему хотелось показать себя этой женщине с лучшей стороны, но он сомневался, хватит ли его на это.

Он вышел во двор, и солнце, ударив ему в глаза, вновь пробудило в нем тоску по сухому зною хорошего летнего дня в Иране, когда резкий солнечный свет, отражаясь от скалистых гор, заливает голые равнины. Он обернулся и посмотрел на город. Отсюда, со двора, был хорошо виден только Кремль, но внешний облик Москвы дополняли для него силуэты зданий, мачты высокого напряжения и широкие дуги мостов. Это был древний и вечный город. Жужжание самолета, еле видневшегося в небе, казалось здесь Мак-Грегору неуместным.

Эссекса еще не было, а мисс Уильямс подбрасывала уголь в камин.

– Все сегодня опаздывают, – сказала она и посмотрела на Мак-Грегора, чтобы убедиться, не сердится ли он. – Очень жалею, что вчера я не смогла найти вас во-время. – Очевидно, это ее тяготило.

– Я сам виноват, – успокоил он мисс Уильяме.

– В сегодняшних телеграммах есть приятные новости, – быстро заговорила она. – Новые ставки для государственных служащих. Наше основное жалованье, вероятно, будет повышено, как только отменят военные прибавки. Неплохое начало для нового года, – добавила она, выходя из комнаты.

Мак-Грегор не стал читать о ставках. Он просмотрел несколько телеграмм из Тегерана и две телеграммы из Нью-Йорка, переданные через Форейн оффис. В нью-йоркских была приведена речь, произнесенная в Гарвардском университете одним из помощников государственного секретаря. Он оценивал положение в Иранском Азербайджане как дело рук антидемократических элементов и разных смутьянов, которые пытаются вызвать в Иране революцию, свергнуть законно избранный парламент и тем самым помешать тегеранскому правительству бороться за осуществление демократических реформ. Мак-Грегор горько рассмеялся. Вошел Эссекс и спросил, почему у него такой кислый вид.

– Да вот тут сообщение из Нью-Йорка, – сказал Мак-Грегор.