Джеймс Олдридж. - Дипломат

В комнате он нашел Пирузу; она хлопотала над Кэтрин,| укутывая ее теплым одеялом.

– Золотые ушки, – сказал ей Мак-Грегор, – ханум проголодалась.

Этого было достаточно, чтобы Пируза умчалась за едой.

– Неужели и она весь день скакала верхом? – простонала Кэтрин.

– Вероятно. Как же иначе?

– Этот чертенок, наверно, резиновый, и вы тоже. Ложитесь, ради бога, и приверните эту проклятую лампу.

Мак-Грегор загасил лампу и ощупью, спотыкаясь, добрался до крайнего топчана. Он было начал стаскивать сапоги, но повалился на подушку, так и не сняв их. Он уже спал, когда в хижину вернулась Пируза. Она принесла в миске хлеба и сыра и поставила все это под топчан Кэтрин. Проснулся Мак-Грегор уже при дневном свете оттого, что Кэтрин трясла его за плечо.

– Проснитесь! – говорила она. – Да проснитесь же.

– Что вы делаете? – сонно запротестовал он.

– Стараюсь вас разбудить, – сказала она. – Какой-то человек был тут и стоял над вашей постелью. К Мак-Грегор не выказал ни малейшего интереса.

– По-моему, тот самый, что ударил тогда вашу лошадь винтовкой, – продолжала Кэтрин. – Сейчас он, видимо, обдумывал, не свернуть ли вам шею.

Мак-Грегор, кряхтя, сел. – Что ж, это, пожалуй, имело бы свои преимущества. Гарантировало бы от возможности еще одной подобной поездки. Как ваше самочувствие?

– Все тело болит, – сказала она потягиваясь.

– И грязная же вы! – заметил он.

– Я хочу есть.

Мак-Грегор указал на миску с хлебом и сыром, выглядывавшую из-под ее топчана. С трудом сгибая колени, он наклонился, достал миску и поставил ее на постель. При этом он увидел свои перепачканные руки и виновато посмотрел на Кэтрин. Но она в ответ выставила свои, тоже черные от поводьев. Мак-Грегор оглянулся посмотреть, проснулся ли Эссекс. Посол мирно спал на боку, зарывшись щекой в подушку и раскрыв рот.

– Молодец Гарольд, – сказала Кэтрин. – Ни разу не согнулся за весь день.

Мак-Грегор кивнул и, отрезав кусок сыру, предложил его Кэтрин вместе с ломтем хлеба. Они сосредоточенно и жадно принялись есть, запивая водой из бурдюка, который тоже принесла Пируза. Эссексу оставили его порцию.

Утолив голод, Кэтрин забеспокоилась о своем виде. Волосы у нее были растрепаны, одежда измята.

– Воображаю, на кого я похожа, – сказала она. – Мне все-таки нужно умыться, Мак-Грегор. Просто невозможно женщине столько времени оставаться немытой. И чистого белья у меня тоже нет. – Она дотронулась до плотного розового шелка, видневшегося в вырезе блузки, потом сразу выпрямилась. – Что собой представляет этот Тахт-и-Сулейман?

– Я хорошенько не разглядел вчера ночью, – сказал Мак-Грегор, – но, видимо, цивилизацией здесь не пахнет. Это, должно быть, летнее становище племени мукри. Что они тут делают в такое время года, мне непонятно. – Он на негнущихся ногах пошел к двери, заметив в куче узлов их вещи. Свет проникал в комнату через единственное окошко с толстым зеленым стеклом. Мак-Грегор распахнул дверь, и его ослепил голубой день, ворвавшийся в комнату вместе со струей утренней свежести.

– Кэти! – крикнул он с порога. – Идите сюда, посмотрите.

Кэтрин спросила, что там такое.

– Идите сюда,- повторил он не оборачиваясь.

Она застегнула свою вязаную кофточку и в одних чулках пошла к двери посмотреть, что так поразило Мак-Грегора.

То был высокий горный пик совершенно правильной конической формы. Ярко-белый от снега, он четко выступал на синеве неба. Своим подножием он уходил в долину, расстилавшуюся далеко внизу; там синело маленькое озеро в припорошенных снегом берегах, и на глади озера застыло сине-белое отражение вершины.

– В этих горах есть что-то просто неправдоподобное, сказала Кэтрин. – Такая крутизна – и в то же время такая безупречная форма. Я никогда не видела пика красивее. Что, мы его проезжали вчера вечером?

– Нет. Это, видимо, с северной стороны.

– Давайте выйдем, – сказала она, всовывая ноги башмаки.

Мак-Грегор ждал, глядя, как она надевает шубку и приглаживает волосы, забирая их назад, за уши. Она протянула ему измятую ленточку.

– Завяжите, – попросила она, и он стянул ей волосы на затылке.

– А Гарольда не станем будить?

– Пусть спит, – снисходительно сказал Мак-Грегор, и они вышли из хижины.

Хотя плато, на котором стоял Тахт-и-Сулейман, было со всех сторон защищено горами, оно находилось на такой высоте, что с него видны были горные цепи, тянувшиеся во все стороны. Само селение было наименее примечательной подробностью пейзажа. Десятка полтора глинобитных хижин и шесть-семь палаток из козьих шкур казались крошечными на фоне крутой белой скалы, высившейся над ровной, как поднос, площадкой. Часть жилищ лепилась у самого подножия скалы, остальные были разбросаны ближе к середине площадки. Картину дополняли какие-то древние развалины: несколько обвалившихся башен и остатки внушительного строения в центре, обнесенные полуразрушенной стеной. Часть стены с воротами посредине составляла одну из границ селения.