Джеймс Олдридж. - Дипломат

Пикеринг счел это просто шуткой и, рассмеявшись, прикрыл трубку спичечным коробком так тщательно, словно по этой затхлой комнате гулял сильный ветер. Движения у него, как у человека, проведшего всю жизнь на вольном воздухе, были размашистые и совсем не комнатные.

– Ну, что вы скажете о Тегеране? – спросил он Мак-Грегора.

– Я уже успел забыть, какое здесь убожество во всем, – ответил Мак-Грегор.

– В каком смысле? – спросил Пикеринг.

– Иранцы, должно быть, самые многострадальные люди на земле. Долго ли они еще будут мириться со своей нищетой ?

– Долго, – сказал Эссекс. – Судя по тому, что я видел, иранцы невероятно примитивны. Они, может быть, немножко цивилизованнее, чем арабы, но почти так же ленивы и так же безумно упрямы. Безнадежный народ!

– Не такой безнадежный, как вам кажется, – сказал Мак-Грегор.

– Это верно, – подтвердил Пикеринг, хотя ему очень не хотелось поддерживать подчиненного против старшего. – У них, когда преодолеешь их замкнутость, изумительная способность к дисциплине.

– Мак-Грегор не сторонник дисциплины, – сказал Эссекс.

Пикеринг, еще не приноровившийся к Эссексу и к его непринужденному тону, поспешил переменить тему. – Ну как, хорошо вы у нас устроились? – спросил он Мак-Грегора. – Куда вас поместили?

– Я живу у своих старых друзей. Иранцев.

Ударение, которое Мак-Грегор сделал на последнем слове, заставило Эссекса усмехнуться.

Пикеринг сказал: – Вот как?

– У профессора Ака, – пояснил Мак-Грегор.

– А, знаю. Старый Ака – биолог. Окончил Кембридж, – сказал Пикеринг Эссексу.

– А в Москве я повстречал нескольких оксфордцев, – сказал Эссекс.

– Профессору Ака должно быть за восемьдесят, – задумчиво проговорил Пикеринг. – Он был уже пожилой человек, когда я приехал сюда двадцать пять лет назад.

– Ему восемьдесят три, – сказал Мак-Грегор.

– Он настоящий биолог? – спросил Эссекс.

– Разумеется, – сказал Мак-Грегор.

– Удивительно!

– Что ж тут удивительного?

– Не могу себе представить иранца-биолога! – ответил Эссекс. – Впрочем, я, по всей вероятности, круглый невежда во всем, что касается этой страны. Придется вам обоим меня немного просветить, джентльмены. – Эссекс лукаво посмотрел на них. – Бьюсь об заклад, что ваши оценки политического положения не совпадут. Совсем не совпадут.

– Я уверен, что мы оба хорошо понимаем обстановку, – сказал Пикеринг.

– Может быть, – согласился Эссекс. – Но русские сделали из Мак-Грегора чуть ли не большевика. Вы за ним смотрите в оба, Пикеринг.

– В самом деле? – Да, да! Ему не нравится, как я веду дело. Не так ли, Мак-Грегор?

– Я возражаю не против того, как вы его ведете, – сказал Мак-Грегор. – Я возражаю против самого дела. – Он мог сказать это Эссексу, потому что его больше не подавляло ироническое отношение Эссекса ко всему окружающему. Эссекс выступал здесь в новой роли. Теперь они находились среди людей, которые в конечном счете должны были выиграть или пострадать от их миссии; им уже не нужно было изо дня в день добиваться различных встреч и совещаний, но зато перед ними была та живая действительность, которую они хотели подчинить своим планам; и, наблюдая картину полного упадка, невежества, коррупции и нищеты, они должны были принять на себя ответственность за все это. В такой обстановке повадки Эссекса теряли значение. В такой обстановке ответственность Мак-Грегора удваивалась, утраивалась, от него требовалось бесконечно больше решимости, и при этом задача его становилась еще более сложной. Кроме того, к нему возвращалось давнее презрение, презрение ко всему, что было здесь, в стенах посольства. Он боролся с этим, как с чем-то неразумным, и в то же время ловил себя, например, на мысли, что сегодняшний носильщик стоит гораздо большего, чем любой из тех людей, которые могли бы встретиться ему в посольстве. Кто из англичан был бы способен проклинать с такой силой и с такой сознательной ненавистью? Мысль эта была настолько необычна, что Мак-Грегор стал гнать ее от себя, опасаясь, как бы это не завело его слишком далеко. Теперь, когда они очутились в Иране, слишком многое зависело от него в этой миссии, и он не хотел, чтобы его предубеждение влияло на ход дела. Но в двух вещах он был уверен: Эссекс уже не сможет забрать его в руки, и тут, в Иране, он постарается настоять на своем. Пока Мак-Грегор думал обо всем этом, Эссекс выслушивал поучения Пикеринга.

– Понять эту страну очень просто, – говорил Пикеринг. – Надо только приглядеться к тому, что сделал для нее Реза-шах. Он поставил Иран на ноги. Вы знаете, он ведь был простым армейским майором, когда возглавил восстание против династии Каджаров, но ему можно простить, что он самозванно провозгласил себя шахом. Просто поразительно, как ловко он это устроил!