Джеймс Олдридж. - Дипломат

– Вероятно, вы особенно остро ощущаете свою ответственность за положение в Иране, – сказал Карадок тем же тоном дипломата, ведущего официальные переговоры.

– Безусловно, – подтвердил Эссекс. – Иран для нас чрезвычайно важен.

Эти слова были словно нарочно для Мак-Грегора сказаны. Это был прямой ответ на его собственный вопрос: способен ли Эссекс хоть на минуту позабыть о заинтересованности Англии в Иране? Слушая Эссекса, Мак-Грегор снова пришел к выводу, что Эссекс всегда будет рассматривать любой вопрос с точки зрения интересов Британской империи. Дело безнадежное, и Сушков тут тоже не поможет. Эссекс будет продолжать переговоры, и перед глазами у него будет бочка нефти или круг сыру, а Ирана он не видит и не увидит никогда.

Эссекс, между тем, разошелся. Сочтя Карадока придирчивым, но тем не менее достойным слушателем, он принялся обстоятельно разъяснять ему, что английская дипломатия – дипломатия гибкая, но стабильная. Английский дипломат достигает успеха там, где успех кажется недостижимым. Но для этого требуется выдержка, уменье широко смотреть на вещи и твердая решимость никогда не признавать себя оскорбленным и никогда не уходить, не добившись хоть чего-нибудь.

Эссекс вновь проникся уверенностью в успехе своей миссии. Его слова подействовали ободряюще на него самого. Скептическое отношение к Сушкову исчезло, и ему вдруг захотелось как можно скорей начать переговоры с этим невысоким коренастым русским. В конце концов, Сушков – это только первый этап. Чувство уверенности крепло; Эссекс предупредительно вскочил, чтобы помочь жене Карадока выдвинуть на середину комнаты небольшой столик, на котором была приготовлена закуска: графинчик водки, черный хлеб, сыр, мясные консервы и четыре сендвича – омлет из яичного порошка на белой булке.

Разлили водку по стаканчикам, выпили за здоровье каждого из присутствующих, выпили за англичан, за русских, за валлийцев и за шотландцев. Кэтрин всячески старалась столкнуть в беседе Карадока с Мак-Грегором, но Карадок на столкновение не шел, а Мак-Грегор был молчалив и удручающе беззлобен. Кэтрин чувствовала себя обманутой. Почему Карадок не взял в оборот Мак-Грегора так, как он каждого брал в оборот, включая и ее самое? Может быть, он увидел в молодом шотландце какие-то душевные качества, близкие к тем, которые он видел в своей жене? Сначала Кэтрин не хотела допускать такой мысли, однако, наблюдая за Мак-Грегором, она решила, что он должен производить впечатление человека без предвзятых мнений и не склонного осуждать ближних. И, вероятно, он понравился Карадоку, хоть они и двух слов не сказали друг с другом. Может быть, тут сыграло роль и то, что Марии, видимо, было легко с ним.

Так или иначе, Кэтрин была недовольна: ей больше нравилось, когда человек, не задумываясь, выходил померяться силой с противником – вот как Эссекс. Эссекс извлекал удовольствие из этого посещения, а Мак-Грегор принимал его как факт, и только. Приходилось выбирать между светской непринужденностью Эссекса и естественной простотой Мак-Грегора. В своем раздражении против Мак-Грегора Кэтрин выбрала Эссекса и отдала ему все свое внимание. Но Эссекс был занят тем, что изощрялся в комплиментах миссис Карадок по поводу блестящего знания ею английского языка. Чрезвычайно довольный собой, он считал, что вечер удался на славу. Тут, однако, Карадок сердито захрапел в своей качалке, и это послужило своевременным сигналом к окончанию визита.

Они вышли потихоньку, чтобы не разбудить уснувшего старика. Мария, захватив свечу, проводила их вниз по лестнице; на прощание она всем пожелала доброй ночи, старательно выговаривая английские слова, а с Кэтрин расцеловалась.

Шагая по темным улицам, Мак-Грегор продолжал думать о Карадоке. Клоун напомнил ему профессора Эдвина Хилза, самого старого и самого уважаемого палеонтолога Англии. Его репутация крупнейшего ученого и его восемьдесят с лишним лет позволили ему утвердить за собою право говорить все, что вздумается, как по вопросам, связанным с его наукой, так и по всем другим. Когда профессор Хилз говорил, вы должны были слушать и молчать; но это требование никогда не казалось Мак-Грегору деспотическим. Почти так же обстояло дело и с Карадоком. И как из разговоров старого профессора всегда можно было извлечь для себя что-нибудь полезное, так и Карадок – может быть, совершенно случайно – заставил Мак-Грегора понять, что Эссекс, в сущности, безнадежен. Мак-Грегор уже забыл о своей несостоявшейся беседе с Кэтрин на дипломатические темы. Он теперь думал о том, как хорошо было бы снова послушать профессора Хилза. Непременно нужно будет пойти на его лекцию после возвращения в Лондон. Хилз все еще читал публичные лекции три или четыре раза в год; так он, вероятно, и будет их читать, пока не умрет среди своих ископаемых.