Константин Кропоткин - …и просто богиня

Однажды пили чай. Я оказался у родителей девочки, зашел за чем-то средней важности, а она там тоже была. Гостила вроде. Ее мать потянула меня пить чай, и отказов слушать не стала, усадила рядом с дочерью, намазала на хлеб гусиного паштета, сыр на тарелочку выложила. Отца не было — наверное, ушел к своим птицам. Половина большого полукруглого стола на кухне была заставлена пакетами с какой-то хрусткой снедью — не то хлебцами, не то хлопьями.

Стали разговаривать.

Мать вспомнила какую-то другую девочку, ровесницу своей дочери — соседку, кажется. У той, другой, волосы выкрашены в черный и кольцо в носу. « Вульгарная. Сейчас же это модно» , — мать рассказывала весело, беззлобно — в своей учительской жизни и не такое видала. Поехала девочка кататься с друзьями, а домой вернулась под милицейским конвоем. « В дуплину пьяная ».

— Потаскушка , — сказала моя знакомая девочка, а лицо ее странно исказилось. Гримаска получилась брезгливая — на полуулыбке (ей, вообще, свойственной) концы губ поехали вниз, проявился небольшой второй подбородок, под первым, острым. Незнакомая черная девочка нехорошо развлекалась, а другая девочка — правильная, розовая — ее осуждала. Могла бы подмигнуть, сгладила бы пошлость. Мы бы чаю попили, разошлись и забыли бы об этом разговоре навсегда. Но она была серьезна, ей не нравилась крашеная потаскушка , словно та задевала что-то ее, собственное, претендовала на что-то святое в этой бело-розовой жизни — налитой силой и уверенной в своей правоте.

Девочка торопилась осудить — и будто выпустила воздух, из кружевного образа, который мне так хотелось выглядывать в постороннем, в общем-то, человеке. Девочка, которую мне нравилось представлять, исказилась как-то разом — словно та магнолия, которая однажды расцвела раньше времени, еще в феврале, но ударили новые морозы, пожухли цветы, по розовым мясистым лепестками побежала темная кайма.

С того времени не могу избавиться от наваждения. Вижу — девушка, милая, добрая, косолапая. Думаю — бабища с тухлятиной на устах.

И не отвязаться.

Домой почти бежал — боялся забыть. Еще в метро злился, что нет у меня с собой ни ручки, ни листка — затверживал ее речь в уме, но, конечно, всего не запомнил. Истории целиком, готовые, являются редко; обычно они понемногу составляются из кусков, фрагментов, деталей; чтобы разглядеть сюжет в случайных впечатлениях, необходимо расстояние, так из кучи цветных точек на большом плакате складывается картинка, только если отодвинуться на метр-другой. Тоже чудо, в общем-то, но другое, не обдающее жаром.

А тут обдало. И даже ошпарило.

Она рассказала:

— …пришла. Он не встал, не улыбнулся. Мазнул взглядом и дальше в газетку. Присела. Заерзала. Мне было неловко. Я хотела посмотреть с ним «Красотку», ее по третьему каналу показывали. Представляла себе, как мы лежим вместе на его большой кровати и смотрим старое кино. У меня от этой сцены разливалась нежность.

Он сказал, чтобы принесла ему пива из холодильника. Поискала, но холодильник не нашла. Он заворчал. Встал, пошел на кухню, дернул дверку где-то понизу, там оказался маленький холодильник, как в гостиницах. Ничего внутри не было, только бутылки пива. Одну мне дал, а сам взял другую. Вернулся в кресло — к газеточке.

У него в комнате дорогие лампы, ненавязчивые, тонкие, благородные. Музыка играла. Какая-то певица пела итальянские арии — весело пела. И тоже благородно.

Он сказал, что сейчас освободится, вот только дочитает про курорт в Америке. Я сидела с пивом на диване. Мне казалось, что пришла наниматься на работу и жду, когда вызовут.

Он читал. Головой качал музыке в такт. Я хлебала пиво. Спросил, читала ли я большую статью про его работу. Ответила честно: «Нет, не читала, но мне и не интересно». Он взглядом мазнул. Второй раз за последнее множество минут. Объяснилась: «Ты раньше мне говорил, что я должна быть знакома с тобой, а не с твоими рабочими функциями, вот я и вычеркнула твои функции из списка моих интересов».

Дочитал. Сказал, чтобы в кровать шли. По дороге спросила про фильм. Он согласился. Нежность у меня не разлилась, хотя по плану уже должна бы.

Телевизор у него старый. Стоит в спальне прямо на полу. Он говорит, что смотрит по только новости. Покрутил у телевизора колесико, нашел нужную программу. Снял рубашку, оставшись в одних домашних штанах. Лег на кровать. Я присела рядом.

Он смотрел телевизор, а сам меня по спине лениво гладил, будто кошку. Я вспомнила, что ему хочется иметь собаку. Он говорил об этом в прошлый раз: мы тогда завтракали в кафе, он рассказывал про свою жизнь. Был вкусный кофе с молоком, за окном цвело. Я чувствовала внутри себя такой писк — хотелось сразу и плакать, и смеяться — так подходило одно к другому. Я все спрашивала себя тогда: «Мне счастье в долг дали или подарили?».