Иван Зорин: Рассказы о любви

— Кровь не водица, — распинался меж тем цыган, уставившись на красное пятно, — своё возьмёт…

— Своё возьмёт… — опять повторила Параскева.

— И мы возьмём, — вставил я, — не водицу.

Подняв за горлышко опустевшую бутылку, я спрятал её под стол и спустился в погреб. Лестница подо мной скрипела, как лес в грозу, но я расслышал наверху шум. Торопливо открыв кран, я налил из бочки старого вина, зачерпнул в ковш воды и аккуратно, стараясь не расплескать, поднялся. Дом был пуст. И от этой пустоты я мгновенно ослеп, точно в глаз меня укусила пчела. На ощупь я выбрался во двор, постепенно привыкая к пустоте, как привыкают к свету, заглянул в колодец, который показался мне глубже обычного. Я выскочил за калитку — далеко за околицей, вздымая пыль, мужчина, как овцу на поводке, вёл за ожерелье женщину. Я долго смотрел, как высится его шапка, представляя, как он плевал в неё, прежде чем надеть, пока она не скрылась за поворотом.

Поводок у Параскевы оказался коротким, удаляясь, её фамилия ещё звенела из разных мест, как колокольчик, пока не затихла. Вечерами я по-прежнему слушаю, как выплескиваются на берег сомы, блуждаю в двухъярусном сне, покидая его только затем, чтобы сочинить очередную книгу. Мои часы показывают вечер, как и раньше от одиночества я пускаю в постель кота и перечитываю свои книги. А когда девственность гнетёт меня с особенной силой, я беру с полки самую дорогую из своих фантазий. Это рассказ про Параскеву –

«ЦЫГАНСКИЙ РОМАН»

Оргазм он переживал бурно, и она, записывая крики на диктофон, отсылала звуковое сообщение его жене. «За то, что со свету тебя сживала», — мстительно щурилась она. Ему это не нравилось, но поделать он ничего не мог. За окном лил дождь, хрипло орали мартовские коты, и она, скрестив ноги на его спине, мурлыкала в унисон с ними, а, когда он выпускал ей в рот белую, липкую струю, с притворным удивлением распахивала глаза. В серванте напротив кровати стоял доставшийся от квартирной хозяйки застеклённый постер мадонны с младенцем, в котором, как в зеркале, отражались их голые тела. Его это шокировало — её возбуждало. Под постером грудой валялась парфюмерия, тест на беременность и противозачаточные таблетки. «О, Дева, зачавшая без греха, — прижимая ладонь к багровому, затвердевшему соску, со смехом просила она, — помоги мне согрешить без зачатия!»

Ей было шестнадцать, ему пятьдесят. Она с каждым днем взрослела, а для него после их встречи начался обратный отчет. «Сорок девять, сорок восемь…» — отстукивало его тело, когда они занимались любовью, и ему казалось, что он только готовится к рождению, а она с годами идет ему навстречу. «Ты старое, засохшее дерево, — дразнила она, рассматривая его под простыней, — только один сучок и торчит».

Была жара, вороньи свадьбы уже прошли, и птицы кружили возле гнёзд. В издательстве отвергли его очередной роман, он шёл по Тверскому бульвару, теребя пятернёй седую бороду, и думал о себе в прошедшем времени. Закрываясь от солнца ладонью, она сидела на лавочке, держа на коленях не раскрытую книгу. «Мураками», — прочитал он на глянцевой обложке, и рассмеялся:

— Мы за Мураками обеими руками?

Она подняла глаза.

— Почему?

— Просто пришло на ум. А правда, герои современных книг — дебилы?

— Как и авторы, — выбросила она книгу в урну.

В Москве она гостила на каникулах, и через месяц, всё бросив, он поехал с ней в её город, сняв квартиру по телефону. Квартира оказалась недалеко от вокзала, неся чемодан, он рассказывал очередную историю из прошлой жизни, она отвечала односложно, как все чувствительные женщины, привыкнув говорить молча. Едва закрылась дверь, задохнулись в поцелуе. «Сними, — ткнула она в его нательный крестик, — так приличнее…» Он швырнул крестик к застекленной мадонне, не успев снять носки, повернул её спиной. Кровать была у окна, и, упираясь руками в подоконник, она видела, как, мерно качаясь, слетают с деревьев выгоревшие на солнце листья. Он скрестил руки на её ягодицах, и на белеющей, девичьей коже они показались ему старческими…

На кончике страсти она быстро умирала, чтобы снова воскреснуть, испытывая множество коротких оргазмов, так что ей случалось по пять раз видеть Бога.

— Моя маленькая Кончитта, — дразнил он.

— Мой большой Хуан, — опускаясь на колени, губами расстёгивала она пуговицы на его брюках.

У него появилась привычка бриться по утрам, и он больше не думал о себе в прошедшем времени. А на ночь она выщипывала ему уши.