Алессандро Барикко - Трижды на заре

У двери висел небольшой бронзовый колокол, какие обычно бывают на лодках, и женщина подергала цепочку, несколько раз. Колокол зазвонил. У него был красивый тембр, кристально чистый. Какое-то время не происходило ничего, потом дверь открылась.

Мужчина был в майке и трусах, босиком. Седые волосы растрепаны.

Привет, Джонатан, сказала женщина.

Ты, только и сказал мужчина, будто отвечая на вопрос. Потом повернулся и взглянул на мальчика. Взглянул, чуть прищурившись: глаза еще не привыкли к утреннему свету.

Это Малколм, сказала женщина.

С минуту мужчина пристально смотрел на него. Потом повернулся к женщине.

Он мой? — спросил.

Женщина не сразу поняла, о чем он.

Он, случайно, не мой сын? — спросил мужчина невозмутимо.

Женщина рассмеялась.

Что за хрень ты несешь, это просто мальчик, думаешь, я стала бы тринадцать лет скрывать от тебя твоего сына?

Еще как на это способна, сказал мужчина, по-прежнему невозмутимо. Потом шагнул к мальчишке, протянул ему руку. Привет, Марк, сказал. Ты слишком маленький, чтобы разъезжать с такими красотками, сказал. Будь осторожен, добавил.

Малколм, не Марк, сказала женщина.

Потом они вошли в дом, и мужчина принялся готовить завтрак. Одна большая комната, полная вещей, служила и кухней, и гостиной. Где-то еще должна бы располагаться спальня. Женщина знала, где что лежит, и стала накрывать на стол. В точности это она и представляла себе: накормить мальчонку завтраком за хорошо накрытым столом. Тем временем рассказала его историю, но не всю. Мужчина слушал не перебивая, то и дело давал мальчишке какие-то поручения, так, словно речь и не шла о нем. Оставь его на несколько дней у себя, сказала в конце женщина, только на то время, пока не приедет с севера его дядя. На несколько дней, повторила. Разумеется, сказал мужчина. Восхитительно пахло поджаренной французской булкой.

Только когда они поели и привели все в порядок, женщина сказала, что ей пора ехать. Пошла к машине забрать вещи мальчика, куртку и все прочее, вернулась в дом, положила сумки на диван. Мальчонке попросту пожала руку, ведь она была детективом, и преподнесла парочку советов, которые заставили его улыбнуться. Потом коротко кивнула в сторону мужчины.

Присматривай за ним время от времени, сказала вполголоса. Этот тип способен такого натворить, что ты даже и представить себе не можешь.

С мужчиной они распрощались без слов, поцелуем в губы. Немного слишком длительным — и он при этом закрыл глаза.

Она забралась в машину, предварительно стряхнув с сиденья попкорн. Пристегнула ремень безопасности, но так и сидела, не включая мотора. Смотрела на дом перед собой и думала о скрытой незыблемости вещей в безостановочном течении жизни. Думала, что каждый раз, живя рядом с ними, ты в конце концов накладываешь на них нечто вроде легкого слоя лака, подкрашиваешь эмоциями, которым суждено выцвести, выгореть на солнце, в воспоминаниях. Она думала также о том, что надо заправить бензобак, и о том, каким муторным будет весь этот обратный путь, в одиночестве. Хотя бы не в темноте, сказала она себе. Потом увидела, как открылась дверь и мужчина вышел, все еще в майке и босиком, и не спеша направился к ней. Остановился у дверцы. Женщина повернула рукоятку, опустила окошко, но не до конца. Он просунул туда руку.

Ветер что надо, сказал. Может, получится выйти в залив.

Женщина ничего не сказала. Она пристально смотрела на дом.

Вечером уедешь, ничего не случится, сказал мужчина.

Тогда женщина повернулась к нему и увидела то же самое лицо, что и в прошлые годы, кривые зубы, светлые глаза, взъерошенные волосы. Она попыталась что-то сказать. Но думала о скрытой незыблемости любви в безостановочном течении жизни.

Вот (фр.) .