Марианна Грубер - Промежуточная станция

Обербригадефюрер открыл папку и бегло просмотрел записи в ее деле.

— Вы не заглядывали в ваши бумаги. Похвальная дисциплинированность. У нас есть способ это проверить. Учреждение нельзя обмануть. Дайте взглянуть на вас. Характер ранений?

— В нижней и верхней части бедра.

— Покажите.

— Рана сверху еще забинтована.

— Я хочу взглянуть на повязку.

Мария нерешительно подняла юбку, затем осторожно стала спускать чулок.

— Вам ясно, что вы тоже получили повышение по службе? Я имел право выбрать себе новую сотрудницу. Я выбрал вас.

— Я благодарна вам, господин обербригадефюрер, — с горечью ответила Мария, но он не заметил этого оттенка.

— Очень благодарны, — сказал он.

— Чрезвычайно благодарна. — Мария сняла с себя чулок.

— Подойдите.

Мария подошла ближе.

— Еще ближе. — Обербригадефюрер заставил ее подойти совсем близко, так, что она чувствовала его дыхание. — С каких это пор вы наглухо застегиваетесь?

Мария обливалась потом. «Словно скотина какая-то, — думала она. — А Милли мертва. И Роланд, должно быть, был одним из ее убийц, почему бы и нет. Тяжело об этом думать».

— Снимите, — сказал обербригадефюрер и потянул за пояс юбки. — Я хочу взглянуть, действительно ли вы в целости и сохранности.

«Мальчишку-газетчика повесят, а вот этот будет жить. Что тут поделаешь? Ничего». Без всякого сопротивления она дала стянуть с себя юбку и все, что было под ней. Он обнял Марию.

— Прямо здесь? — спросила она.

— Идемте, — сказал обербригадефюрер. Он схватил ее за руку и, совершенно раздетую, потянул за собой по коридору, ведущему в подвал. Добравшись туда, втолкнул ее в свою комнату.

В последующие недели похолодало, часто шел дождь, однажды выпал даже снег, и к тому времени, когда никто уже не ждал хорошей весенней погоды, за одну ночь вдруг все переменилось и вновь засияло яркими красками. Мария совершала обход улиц, парков и скверов и записывала случаи ущерба, причиненного официальным сообщениям и плакатам. Количество нелегальных листовок стремительно росло, больше всего их было в районе порта и в фабричных кварталах. Иногда ей попадались на глаза рабочие, читавшие эти воззвания, и она быстро отворачивалась, когда замечала, что на нее обратили внимание. В своих длинных протоколах она писала о материальной стороне дела, докладывала о замеченных ею контролерах Учреждения. Других людей она никогда не упоминала. То, что она занималась прежде всего предметами, а не людьми, воспринималось ею как своего рода способ очиститься от всей налипшей грязи. С предметами можно обходиться иначе, чем с людьми, можно зажмурить глаза и повернуться к предметам спиной, чувствуя, что это не имеет никакого значения. А когда она открывала глаза, все снова оказывалось на своих местах. Предметы были погружены в неподвижность и безмолвие. Люди разговаривали, смеялись, двигались. И было безразлично, сколь долго смотришь им вслед, все равно они когда-нибудь да сворачивали за ближайший угол и никогда не возвращались, оставались только улицы, да дома, да пустое небо.

Несколько раз в почтовом ящике она опять обнаруживала «Барачные ведомости», но когда Мария стала чаще расспрашивать всех вокруг о Роланде и говорить, что хочет его видеть, газету подбрасывать перестали. Это была безумная и по отношению к Роланду не совсем честная игра, но Мария была убеждена в том, что это единственный способ сообщить ему о себе. У ИАС повсюду были свои люди, и не важно, удастся ли ей отыскать кого-то из них. Главное, чтобы они ее отыскали.

Время от времени ей приходилось спускаться в подвал Учреждения. Все происходило без слов, в полном молчании, и, когда Мария закрывала глаза, она знала, что этот мужчина ничего не сможет в ней разбудить.

Джон больше не пил, на своей работе он собрал первый домик для лебедей. Если осенью молодняк в нем поселится, ему дадут место постоянного садовника, если нет — уволят со службы. Назначение зависело от лебедей. Это был своего рода ритуал, преувеличенно-торжественный, но Джон воспринимал его совершенно серьезно. Он теперь часто возился с детьми, и Тереза этому радовалась. Она знала, что Джон — если не считать мелких срывов — может продержаться без алкоголя все лето. От случая к случаю он провожал Марию с работы домой. Они шли по Присутственному переулку в северном направлении и доходили до садового склада, где хранились инструменты и материалы, которыми служители городского садоводческого хозяйства могли пользоваться и в личных целях. Обычно они молча брели домой сквозь сумерки или опустившуюся тьму. Оба они думали о Роланде, но говорить о нем не могли, не получалось. Это было похоже и на признание в любви, и на объявление траура, трудно понять. Свет в окнах гас очень поздно.