Марианна Грубер - Промежуточная станция

— Да, — сказал Геллерт. — Учреждение.

— Работа малоприятная, но больше нигде не устроиться. Ведь нам надо как-то жить дальше.

— Вам не нравится Учреждение, — сказал Геллерт. — Нет, не отвечайте, это лишнее. Ваш муж не сказал, куда он направляется?

— Нет.

— И даже не намекнул?

— Нет. Сказал, что идет искать работу.

— Жить здесь стало намного сложнее.

Мария подтянула одеяло повыше. Никогда ничего не знаешь о другом. Составляешь себе какое-то представление о людях, с которыми живешь, и в один прекрасный день это представление занимает место человека, а он в это время либо изменился, либо уехал далеко-далеко.

Геллерт почувствовал, что может продолжить беседу.

— Вы не сумели бы описать кого-либо из рабочих в Садовом?

— Наверное, только прораба. Он как раз звонил, когда я вернулась в цветочный магазин. То есть он в этот момент набирал номер.

— Короткий номер? — Геллерт подался вперед. — Вам удалось заметить хоть одну из набираемых цифр? 9200? Это номер Службы госбезопасности.

Мария изумленно взглянула на него.

— Я считала, что убийство совершено людьми из подполья.

— В этом случае нет. Скорее всего, это сделала Служба госбезопасности. У нее всюду свои люди. И у Учреждения тоже.

— А что же полиция?

Геллерт пожал плечами.

— Полиция, наверное, мешает обеим службам. Вы можете вспомнить лицо этого человека?

Роланд не связан с Госбезопасностью, это совершенно исключено, стало быть, он к этой истории не имеет отношения, и Геллерту можно рассказать все, что ей известно. Но что в таком случае означает… Господи, они хотят через нее выйти на Роланда. Если он в подполье, им это должно быть известно. Она попыталась точнее описать лицо прораба, и Геллерт пробормотал про себя какое-то имя и сказал что-то вроде: ах, этот. Напряжение в нем ослабло, он не выказывал облегчения, но вел себя спокойнее, и Мария подумала, что он все же получил от нее необходимые сведения. И ситуация представилась ей яснее. Роланд не был на стороне этих хладнокровных преступников с Садового, этих деловитых убийц, он стоял за отчаявшихся, за тех, кто метал самодельные бомбы и при этом иногда по недосмотру убивал собственных детей, за тех, кто верил в свою идею, пусть ей и не понятную.

— Скажите, в городе впервые взорвали такую бомбу?

— Да, впервые. Но на этом они не остановятся.

— Но ведь этих людей еще можно остановить.

— Как вы себе это представляете?

— Ведь есть преступления, которые пока еще не совершены.

Полковник снова налил кофе, он сделал это очень медленно и с осторожностью. Какие-то мысли отвлекли его, и он не понял, о чем спрашивала Мария.

— Я не знаю, — сказал он. — Я не знаю, можно ли кому-либо помешать совершить то, что он задумал совершить. Разве что посадить его в тюрьму, но ведь это — не победа, а поражение. Позвольте еще вопрос. У вас очень точная зрительная память. Вы когда-нибудь встречали юношу со следующими приметами: возраст около восемнадцати лет, ростом чуть меньше меня, на подбородке зигзагообразный шрам, волосы темные, волнистые?

Мария дернулась всем телом, словно хотела привстать, потом снова застыла на стуле. Вот и все. Геллерту известно, что она… Ее, наверное, заметили прохожие. С его стороны было удачным ходом застать ее врасплох, так точно описав мальчишку-газетчика. Ей не оставалось возможности защищаться.

— Этот парнишка, — произнесла она. — Да, теперь, когда вы мне о нем напомнили… Его, должно быть, заметили многие люди на улице. Описание совпадает с внешностью парня, который оставил листовки на ступеньках парадного после того, как взорвалась бомба.

— Что вы сказали? — Геллерт резко отставил в сторону чашку, которую было поднес к губам.

— Днем он продает газеты на Главной. Я там с ним познакомилась. По дороге в Учреждение. Я уже говорила, что разыскиваю мужа. Официально о нем не удавалось получить никаких сведений, поэтому я стала спрашивать всех подряд, может, кто-то знает. Я спросила и этого газетчика. Он потребовал с меня большие чаевые и записал мой адрес. Недели три тому назад. Это было глупо с моей стороны. Мне следовало знать, что таким путем все равно ничего не узнаешь. Мой муж так и не дал о себе знать. Но у него было такое ясное лицо.

— У кого? — сдавленно спросил Геллерт.

— У мальчишки-газетчика. Словно он не ведал, что творил.

Геллерт отвернулся к окну.

— Большинство этих парней не ведает, что творит, — произнес он тихим голосом. — Ничто не совпадает с их желаниями. Ничто из того, что они делают, не имеет для них смысла. Все, что надо делать, делают за них отцы, все, что делать не обязательно, предлагают сделать им. Они думают, что для них уже ничего не осталось, за это они нас ненавидят. С этого все и начинается. В один прекрасный день они начинают ненавидеть все. А потом появляется человек, который говорит им, что они стоят большего, чем все остальные люди, что они — элита человечества; их коварно обделили тем, что им по праву принадлежит, поэтому они должны взять все сами. Вот они и пытаются взять. — Он неожиданно ударил ладонью по столику, за которым сидел. — Да, они нас ненавидят, — повторил он.