Побродив ещё малость и поняв, что за раз всего не только не осознаешь, но и не разглядишь толком, собралась уже уходить, как вдруг что-то толкнуло под сердце словно током. Она остановилась, огляделась, увидела на дальней стене какое-то манящее белое пятно и, притянутая им, медленно подошла, вглядываясь. «Мика Морозов. В.Серов». На небольшой картине был изображён мальчик в ангельско-белой ночной рубашке, очевидно, только что со сна, в напряжённо-наблюдательной позе, устремлённой вправо от зрителя, туда, где, наверное, видит мать, собирающуюся уехать то ли с ненужным дамским визитом, то ли, скорее всего, на утреннюю репетицию в театр, и оставляющую его одного на целый долгий день. Во всём его облике было столько беззащитности и горя: и в белой рубашонке, контрастирующей с тёмным фоном, и в тёмных кудряшках, ровных девичьих бровях и приоткрытом нежном рте, что у Марии Сергеевны сердце защемило от жалости. А глаза – не детские, разумно вглядывающиеся, впитывающие происходящее, тоскливо-серьёзные, тёмно-синие, как у неё – да-да, и пусть кто-нибудь возникнет против, враз заработает в челюсть! – её глаза, просто Серов затемнил синеву. По первому зову, по неясному намёку малыш готов был соскочить со стула и устремиться к покидающей матери. Как ему тяжело было оставаться снова одному, и как Марии Сергеевне хотелось, чтобы он повернул голову, увидел, что она здесь, перед ним, обрадовался бы, и они, обнявшись, замерли бы в одном целом, ощущая общее биение любящих сердец и тепло соединившихся душ. Она то отходила от сына, то подходила, прислонясь к стене вправо, чтобы ему удобнее было её видеть, то опять уходила, опустив голову, и снова возвращалась. Здорово было бы спереть портрет, чтобы навсегда поселить над диваном, но как? Одной не под силу, был бы лохмач рядом, он бы уж точно что-нибудь спетрил, но его как всегда нет, когда нужно.
В «Опеле» ухватила баранку обеими руками, уложила на них разгорячённый лоб и, застонав, помотала головой из стороны в сторону. «Э-э, баба, видно настал твой срок, пора искать кобеля. Надо было ехать с Иваном, вернулась бы с сыном, и был бы он таким же, как у Серова, в кудряшках, только более светлым и с ясными весёлыми голубыми глазами. Иванович… а назвала бы в честь деда Сергеем – Сергей Иванович – звучит просто, по-русски: Сергей Иванович Гончаров, да, да, фамилия была бы её, старинная, дворянская. «Вот была бы радость родителям… и ей. Была бы? А театр? А весь Чехов?» Она подняла голову, утёрла по обыкновению слёзы тыльной стороной указательного пальца правой руки. «Размокла, дура слюнявая! Расхлябалась! Сына ей, видите ли, захотелось! Театр для тебя и сын, и муж, и заткнись!»
Заткнувшись, с пустой башкой, опустошённой душой и захолодевшим сердцем поехала куда глаза глядят, увидела неоновую вывеску СТО и свернула к ней, отдав «Опелёк» для давно намеченного профилактического осмотра, для которого всё не находилось времени. Когда же подкованный, подкрученный и подверченный, вычищенный и умытый друг выкатился из ангара и остановился, сияя под уходящим солнцем довольной улыбкой, то и она невольно улыбнулась ему.
- Что, брат, ещё поездим? – спросила вслух, пожалев, что нет СТО для людей.
- Поездишь, - пообещал ремонтник, вылезая из-за руля. – Нормальная машинка.
Поездив, бездумно повинуясь светофорам и автопотоку, и вернув душевное равновесие, завернула домой, тем более что начало темнеть.
Больше она ни в какие Третьяковки ни одной ногой, пусть там ошивается Верка. Говорят, чадо в утробе впитывает всё, что видит и слышит будущая мать. Если долго и часто стоять перед живописью, то родится художник, если слушать и слушать музыку – музыкант, если читать и читать, лучше вслух, поэзию, то – борзописец. Вот и получаются неведомо отчего детишки, не похожие на родителей. Кстати, мать как-то в их затяжных спорах обмолвилась, что, будучи в декрете, много смотрела по телеку спектаклей и кин. А ещё спрашивает, откуда у них дочь-актриса! Всё оттуда же, мамочка! Испортила судьбу дочери, а удивляется. Никаких Третьяковок! Пусть Верка вправляет мозги своему уродцу. И – баста!
Подмяв под спину пару подушек, укрыв ноги пледом и прихватив для вдохновения приличный кусман вредной колбасы с батоном, уселась на диване, решив вплотную заняться самообразованием, просмотрев несколько рейтинговых бытовых сериалов. Как раз показывали, как одна нераженькая серая кошечка лишилась мужа и, страдая, мыкаясь из угла в угол, уговаривала дочь, что папка хороший, что он их пожалеет и вернётся. Чёрта с два котяра вернётся! Он, небось, уже по горло нахлебался жалости, захотелось чего-нибудь поострее. Интересно, что дальше напридумывал сценарист?
Читать дальше