Макар Троичанин - Вот мы и встретились

Времени катастрофически не хватало не только на старые знакомства, но и а себя. Вот и сейчас, заскочив в осиротевшую квартиру за кое-каким шмотьём, она и не думала задерживаться и, тем более, вспоминать о ком-то давнем, но что-то толкнуло, попался забытый талисман, и невольно, а, может быть, и волею судьбы вспомнился один старый знакомый, встреченный когда-то в дождливый вечер, убежавший утром, не очень настойчиво добивавшийся встреч потом, признавшийся в любви и женившийся на другой. А она-то, чокнутая и отупевшая от одиночества и потери творческих ориентиров, вознамерилась было искать себя там, в Дальневосточной глухомани, рядом с ним, да, слава богу, не получилось, не судьба, а против неё не попрёшь, только лоб расшибёшь. Как-то он там? Ему-то было проще, он хотя бы одной ногой стоял на любимом геологическом творческом пути. Пусть же повезёт ему и в новой любви, и на этом поставим жирную точку. Хотя шрам, а то и борозда в её душе останутся и ещё долго будут саднить, пока время не затянет душевную рану, оставив только романтические воспоминания, за которые, однако, можно многое отдать. Вздохнув, она окинула комнату взглядом, остановив его ещё раз на мутном кристалле, и заспешила домой. Домой, и только домой!

-16-

На этот раз синоптики не ошиблись. Не успели съёмщики походить и неделю, как зарядили обложные дожди. Небо напрочь затянули свинцово-серые тучи, цеплявшиеся за макушки кедров, всё затихло, только слышался занудливый стук дождевых капель, то затихающий, то переходящий в сплошной барабанный грохот какой-нибудь нанюхавшейся металло-группы. Никуда не выйти, ничего не сделать. Уже спины и бока отлежали, и всё чаще стал слышаться безнадёжный вой парней, заглушающий беспрерывную попсовую какофонию, доносящуюся из осипшего от подсаженных батарей транзистора. Карты надоели, отбитые носы вспухли, чай с сухарями уже не лез в горло, от сигарет першило и мутило, трепаться было не о чем, спать уже невмоготу. Все собирались в шефской палатке, и он рассказывал тогда что-нибудь из прочитанного и особенно запечатлевшегося в памяти или пытался разъяснить в своём понимании всякие политические ситуации в мире, особенно интересовавшую слушавших тихую крадущуюся китайскую экспансия и когда она сменится интервенционным навалом. Когда малость разведрилось, отчаявшийся Иван Всеволодович побежал на речку, но не добыл ни рыбёшки, задремавшей в неподвижных канавах и под обрывистым берегом, и только вымок до нитки. Зато порадовался, наблюдая, как геохимики – техник и двое рабочих, по дурости расположившиеся лагерем на берегу реки, перетаскивали, раздевшись до трусов, палатки выше по ручью, спасаясь от вспухшей реки, выплеснувшейся на берег. И их ручей превратился в грозный горный поток, с рёвом в стремительной скорости проносящийся мимо, с грохотом переворачивая булыги и обламывая береговые кусты.

Однако, как и хорошее, плохое тоже когда-нибудь кончается. К середине месяца стало проясниваться. Ловили каждый более-менее сухой день, не гнушались и половинкой, навёрстывая украденное дождём время. Одолевали расплодившиеся словно от взрыва биологической бомбы комары, мошка и клещи. Приходилось постоянно мазаться, но пот слизывал мазь, и от этой смеси ещё сильнее саднило кожу, а солнце ещё и подогревало разъеденные места. Открытые запястья напухли, надбровные дуги набрякли, уши обвисли, и всё тело нестерпимо чесалось в энцефалитной мультиварке. Все изрядно потеряли в весе, а Иван Всеволодович вообще превратился в ходячий скелет с бородой. Но он не давал передышки ни себе, ни помощникам. И так до конца августа. Они вкалывали, не прерываясь и тогда, когда начался ход горбуши на нерест. Народ сошёл с ума, а вертолёт прекратил транспортировку, сосредоточившись на доставке десанта VIP-браконьеров к нижнему течению речки, где шло массовое истребление рыбы, прорвавшейся через заградительные сети сейнеров, вставших на якоря у самого устья. Конечно, и геологи не остались без красной рыбы и красной икры, но на рыбалку Иван Всеволодович отпускал поодиночке и лишь на полдня. Хранить рыбу в запасе было негде – даже в холодном ручье она белела и портилась уже на третий день, а возиться с чисткой икры было хлопотно, никто не хотел, предпочитая полежать, но на еду хватало вдоволь, и то ладно. В конце месяца, когда выдохлись окончательно, и назревал нервный бунт, начальник, скрипя жёстким сердцем, объявил отдых, но сам, уговорив Витька, подался пешедралом на Марьинское, поскольку попутного вертолёта в ближайшие дни не предвиделось. А быть там ему очень надо: геохимики, буровики и горняки начали работать враздрай, заботясь не об общем деле, а о собственном теле, И Рябцев по молодости и неопытности не мог сладить с оборзевшими руководителями работ.