Макар Троичанин - Вот мы и встретились

- Карту и отчёт я не подпишу, - грубо, мстительно сообщил помощнице, - сделаешь без моего участия. - Это всё, чем он мог насолить, оставив тяжёлый осадок на совести, человеческой и профессиональной.

- Вячеслав Львович, - задолбила было она снова, но он выключил связь.

Отвратное настроение не исправила и вечерняя обжорка: жиденькая ушица и гора постного мяса. Иван Всеволодович ел мало и рано ушёл спать. А утром, ещё затемно, был на ногах и решительно потопал в партизанский рейд, оставив лагерь в сонном состоянии. Топокарта участка за многие часы рассматривания контрастно сфотографировалась в глазах, ориентир-голец маячил вдалеке чёрным расплывчатым конусом на фоне тёмно-синего ночного неба, залепленного мерцающими звёздами, под ногами хрустела высветленная луной белая гладь, и вообще было достаточно светло, чтобы не заблудиться на сравнительно открытой местности, тем более опытному таёжнику, не раз ходившему в ночи. До канав добирался проторённой в снегу траншеей, переправившись, надел снегоступы и пошёл по целине, ориентируясь больше по буссоли. На первый отрог громадной сопки, высящейся над южной оконечностью субвулкана – «щупальцем!», - поднялся без проблем. Всё ещё было темно. Дальше, согласно карте, предстояло спуститься в глубокий распадок, но его не было – весь завален нанесённым ветрами снегом. Хорошо, что пошёл в снегоступах, иначе бы утонул в снежном потоке или пришлось бы буровить тоннель. А так перебрался почти что по равнине – слежавшийся уплотнённый снег хорошо держал, не схватывая ног и на половину валенок. А дальше начинался крутой, затяжной и высокий склон второго, нужного ему отрога. Подойдя поближе, Иван Всеволодович ужаснулся: весь он зарос кедровым стлаником, спрятанным под полуметровым снежным одеялом, и где он там, наверху, кончается, было неясно. Летом съёмщику не раз приходилось натыкаться на густой стланиковый ералаш, когда не идёшь, а прорываешься сквозь метровые и полутораметровые жёсткие чёртовы заросли, ступая по лежащим и наклонным искорёженным и переплетённым деревцам с густейшими кронами порой не касаясь земли. И если одна нога проваливалась, то, прилагая усилия, чтобы вытащить её, зажатую в древесном капкане, неизменно соскальзываешь и другой, и опереться не на что, чтобы вытащить обе – всё под ногами и руками зыбко, подвижно, всё пружинит и цепляется. К тому же при каждом движении из гущи стланика поднимаются в воздух тучи гнуса и комарья, облепляют с ног до головы, облепляют мокрые от пота лицо и руки, лезут в уши и за шиворот вместе с мелкими листочками и отслоениями коры, а когда вылезешь, то будешь усеян клещами, и хорошо, если не напорешься на какой-нибудь предательский остренький сук и не схватишься ненароком за висящего в кайфе на ветках щитомордника. Лучше такие мелкотравчатые дебри обойти, они хуже любых амазонских лиановых джунглей – те можно прорубить лёгким секатором, а эти и топор не берёт. Лучше обойти, если возможно, но сейчас у него такой возможности нет. Остаётся одно: лезть напролом.

С первым же шагом в мини-дебри его обильно осыпало прорвавшимся «одеялом», а ноги утонули в снегу выше колен. Хорошо, что ватные штаны плотно входили в валенки, и за голенища ничего не попадало. Оглядевшись, вырубил тонкую осинку и сделал дрын, чтобы валить снег спереди, а из-под ног стал выгребать снегоступиной. Рассвело. Стало тепло, хотя солнце ещё не набрало силу, скользя по далёким серебристым вершинам сопок. Снова полез и снова встал, разразившись боцманским матом: под ногами, под лежачими зарослями торчал остроугольный курумник, предательски укрытый не только снегом, но и упавшими листьями, оборванными гниющими ветками и густым скользким мшаником, и всё присыпано размокшей наносной пылью. Как тут копать? А надо. Радовало то, что широкие подошвы валенок проваливались меньше, чем кеды, да и снег, набившийся между стволиками и камнями, выровнял опору и, как ни странно, показалось, что сейчас идти легче, чем летом. Скорее, наверное, так ему хотелось. Когда прополз две трети склона, где на двух, а где и на четырёх, цепляясь за вихляющиеся переплетённые деревца и оберегая глаза от острых веточек, то остановился: где-то здесь надо попытать судьбу. Гольца-ориентира не видно и сопки с канавами и вешками – тоже, пришлось снова ориентироваться по буссоли и своим видимым следам на водоразделе первого отрога. Было уже близко к полудню. Жалко, что забыл термос в конторе. Попил вместо горячего чая холодного снежку, посидел, остывая, на пружинящем кедровом сидении. Было так тихо, что казалось, что он один на всём истинно белом свете. Нет, Мария Сергеевна, вам, дорогуша, с вашим общительным характером и живым темпераментом здесь делать нечего – увянете. Вздохнул и, достав из рюкзака остро наточенный топор, принялся вырубать площадку под канаву. Даже сбросил телогрейку – солнце палило уже так, что мокрая от пота энцефалитка просохла, а на щеках под глазами, где не было волос, почувствовались ожоги. Потом освобождал площадку от курумника, добираясь до почвы, и обрадовался тому, что земля под булыгами не очень промёрзла, и копать будет легко. И то – хлеб! Когда кончил, образовалась траншея с каменными стенками глубиной выше колен, и большего сегодня, к сожалению, не сделать.