Давид Гроссман - См. статью «Любовь»

— Битте, герр Вассерман, — сказал вдруг Найгель и взял Вассермана за руку.

Вассерман:

— И не было в руках его смерти. Обыкновенная человеческая рука — ладонь, пять теплых пальцев, слегка повлажневших, возможно, от страха. Рука, которой смахивал слезы, когда плакал, пальцы, которые запихивал в рот, когда был младенцем — да, да, — и которыми проводил между ног женщины, когда стал мужчиной. А может, не от страха повлажнела рука, а оттого, что и под мертвым солончаком, в глубинах растрескавшейся почвы, таится порой живая вода. «Не чудеса требуются, — прошептал тогда ему Вассерман, и лицо его подступило к лицу Найгеля. — Нужно просто коснуться плоти ближнего, заглянуть в голубизну его глаз и ощутить, до чего же солоны его слезы».

Теперь Найгель, с лицом, перекошенным от неимоверного усилия, заставляющего плясать в конвульсиях каждый мускул под кожей, умоляет сочинителя не убивать Сынов сердца. Сделать так, чтобы они не умирали. Не допустить, чтобы Казик убил их. Вассерман горько, мучительно усмехается:

— Не умрут. Ведь ты уже знаком с ними немного, разве не так? Все они сделаны из того материала, который не поддается ни тлению, ни распаду. Не придется нам читать по ним заупокойную молитву. Мастера они, герр Найгель, борцы и партизаны…

Найгель выслушивает и кивает головой. Взгляд его блуждает где-то далеко, глаза медленно стекленеют.

— Расскажи мне о ней, о смерти, Шахерезада. И пожалуйста, поторопись…

Вассерман принимается рассказывать, как ноги Казика подкосились и он упал на землю. Не мог больше выносить своей жизни. Напоследок попросил Отто помочь ему увидеть мир, в котором жил. Жизнь по ту сторону ограды зоопарка, к которой вообще не успел прикоснуться. По знаку Отто Арутюн снова проделал отверстие в прутьях клетки. Но не зоопарк открылся за ее пределами, а лагерь Найгеля.

Примечание редакции : В этом не было ничего удивительного — лагерь всегда поджидал обитателей зоопарка у самых ворот.

Казик увидел высокие и мрачные сторожевые вышки, колючую проволоку под током высокого напряжения, железнодорожную платформу и пути, которые не ведут никуда и ни к чему, кроме смерти. Он учуял запах горелого человеческого мяса — тут постоянно сжигали свежие трупы, одни люди сжигали останки других, только что замученных ими людей, — услышал крики и хрип заключенного, провисевшего целую ночь подвешенным за ноги, и тяжкие мучительные стоны оберштурмбаннфюрера Найгеля, тоже плененного в собственном лагере. Вассерман рассказал ему — голос его был холоден и безжизнен, лишен каких бы то ни было интонаций, — как в первые дни в лагере, когда работал у печей, в которых сжигали трупы, ответственные за это дело доставляли ему и его товарищам нефть, чтобы заливать ею груды тел. Потом продуктивность работы была повышена: руководители работ обнаружили, что женские тела горят лучше, чем мужские, особенно тела дородных женщин. Отряду могильщиков было приказано укладывать самые упитанные женские тела в нижний ряд, чтобы обеспечить быстрое разгорание всего штабеля. Таким образом удалось сэкономить большое количество нефти, отмечает Вассерман. Глаза Казика в ужасе расширились от открывшейся перед ним картины. Одна слезинка выкатилась из них — сумела расколоть их сушь и поранила глаз до крови по дороге наружу. Губы его что-то бормотали, Фрид наклонился к нему, чтобы расслышать слова, но тотчас выпрямился, потрясенный.

— Отто, он хочет умереть… Немедленно. У него нет сил.

Врач посмотрел на часы. По его расчетам, чтобы завершить полный жизненный цикл, Казику полагалось просуществовать еще два часа тридцать три минуты. Но, как видно, и этот незначительный срок представлялся ему излишним. Фрид произнес с мольбой:

— Погоди, Казик, зачем торопиться? Погоди. Может, ты еще окрепнешь, поправишься… Сумеешь превозмочь это, забудешь. Ведь в жизни не всегда бывает так — это просто такой скверный период. Прошу тебя, пожалуйста… — Он почувствовал нелепость и убогую лживость своих слов и умолк.

Отто кивнул головой.

— Если он хочет, Альберт, — произнес он медленно, — мы поможем ему.

Фрид уронил лицо в ладони и издал странный звук. Мастера искусств отвели глаза. Потом Фрид наклонился и поднял Казика на руки. От крошечного тельца исходил смрадный запах разложения, желтые кривые зубы выпадали изо рта при каждом движении врача. Сквозь коросту, покрывавшую тело Фрида, пробивались новые цветущие побеги и издавали свежий приятный запах розмарина. Врач отнес Казика на большую поляну. Два глаза, покрасневшие от слез, сверкнули в зарослях кустов. Фрид наклонился и осторожно поставил Казика на землю в центре системы зеркал (см. статью Прометей ), созданной советским физиком профессором Семёновым (см. статью Сергей ). Казалось, врач намеревается присоединиться к ребенку, но Отто вовремя заметил это и силой оттащил его оттуда, ухватившись за полу его одежды. Фрид повернул к нему лицо и воскликнул гневно: