Давид Гроссман - См. статью «Любовь»

Отто: Я нашел ее в доме призрения для женщин. Ведь и там я искал своих борцов, и факт, что не напрасно. Служительница рассказала мне по секрету, что до того, как Хана прибыла к ним, она несколько месяцев слонялась в одиночестве по улицам, и насиловали ее и евреи, и поляки, и все кому не лень, а она не сопротивлялась, и только смеялась, и как будто ничего не чувствовала. На свое счастье, из-за анемии и голода она ни разу не забеременела. А уж у нас в саду никому и в голову не пришло бы обидеть ее, только вот господин Мунин подкрадывается иногда тайком поглядеть на нее из-за кустов, чтобы вдохновиться и скромненько заняться своим искусством. А она вообще никого не замечает, мечется всю ночь нагая, в жару и в холод бегает взад-вперед по дорожке возле клеток хищников, пытается соблазнить Его, Его! Погружена полностью в свою войну с Богом, и поверьте мне, что это не легкая война.

Вассерман:

— Ай!.. Иногда в жаркие летние ночи мы все чувствуем, как Он борется и воюет там, наверху, сам с собой воюет… И завесы небесные как будто приоткрываются слегка, и Он заглядывает в щелку, смущенный, и дрожит от волнения. Эт! Вся Вселенная истекает тогда потом и корчится в судорогах, и кровь вскипает в наших жилах, и уши слышат, как за семью небесными сферами, в таинственных облаках — облачениях его, в туманных пеленах бьется Он седой головой о стены хрустальных дворцов своих и рычит от боли.

Господин Маркус: В такие ночи донимает его госпожа Цитрин своими колдовскими чарами. Один взгляд ее внушает восторг. Прогуливается она по саду плавной, неторопливой походкой. Распускает прекрасные свои волосы (желтые жесткие патлы дешевого парика. — Ред. ). Соблазнительно покачивает бедрами. Да, Господь Бог в высотах своих изнемогает, мычит и ревет, как гигантский бык. Выгибается от мучительной страсти дугой, как огромный кот. Месяц на небе становится багровым, и толстые, как канаты, жилы выступают на его поверхности. Воздух немеет и застывает от восхищения. Ни малейшего дуновения во всей природе… Нет, правильнее будет сказать, что воздух полон тысячами мельчайших желтых душистых пылинок, повисших без движения и дурманящих сознание. В разных уголках сада под влиянием флюидов госпожи Цитрин с вожделением, против которого невозможно устоять, спариваются животные. Старые звери, которые от голода давно уже превратились в скелеты — кожа да кости, — вдруг оказываются одержимыми похотью и с жадностью набрасываются друг на друга. На сухих ветвях деревьев, обрубленных осколками снарядов во время бомбардировок четырехлетней давности, вдруг набухают почки и лопаются бутоны. Распускаются цветы немыслимых фиолетовых и красных оттенков. Земля дрожит и трепещет, оползает и морщится, когда наша Хана, красивейшая из женщин, исполняет свой танец любви. Кружит и плывет с закрытыми глазами, с нежной обворожительной улыбкой на устах, и мед сочится из всех ее пор, стекает, капает на землю. Оставляет таинственные знаки… Эдакие любовные записочки. И во всяком месте, где он капает, вырастают огромные кусты жасмина и сирени, и Он читает послания и теряет рассудок. И я подозреваю, что не только Его рассудку грозит тут опасность…

Мунин: Ха! Благословенно злое начало в человеке. Заблудший во тьме и грехах угождает Богу дурными побуждениями и много превосходит праведника, угождающего Ему благими намерениями, лишенными дурных помыслов, — так находим мы в «Житие Яакова-Иосефа» из Полонного, и Великий Магид подкрепляет это словами: «Я сотворил злое начало и сотворил Тору — приправу к нему». Но главное-то жаркое, а не приправа! Ох!.. Одна такая ночь госпожи Цитрин равна как минимум семи ночам непорочной девственницы!

Господин Маркус: Да, но утром все заканчивается. Он все еще не сдается: борется со своим искушением и побеждает его. Мы просыпаемся измученные, разбитые, разбросанные по всем углам сада, кто на лужайке, кто в канаве, а кто и в клетке в обнимку с невиданными сказочными зверями, в панике удирающими прочь в первых лучах зари, а вокруг нас признаки страшного разрушения, следы острых клыков и когтей Властелина Вселенной: вырванные с корнем деревья, расколотые до основания каменные тумбы, кучи иссохшего ломкого хвороста, в который превратились волшебные благоуханные кусты, обломки скал, расколовшихся на части из-за того, что жилы их не выдержали неимоверного напряжения… А наша Хана? Ну да, утомленная госпожа Цитрин почивает себе, свернувшись, как невинный младенец, калачиком на куче соломы или под деревом, совершенно не чувствуя, как Отто, в великой печали своей, прикрывает ее собственным пальто. Она блуждает в царстве снов и грезит о новой битве завтрашней ночи…