Давид Гроссман - См. статью «Любовь»

Подлинное назначение этой системы так никогда и не было разгадано до конца. Сам изобретатель не считал нужным распространяться на эту тему и своими соображениями ни с кем не делился. Скорее всего, по той причине, что в любом случае в зоологическом саду не было никого, кто мог бы понять суть и смысл его детища. Отто удостоился услышать от Сергея несколько туманных намеков и даже обсудил их с Фридом и господином Маркусом, в результате чего было выдвинуто несколько различных и, разумеется, противоречивых предположений. В целом все трое сошлись на том, что система, по идее автора, как видно, должна содействовать «похищению времени» (см. статью время ). Основывалась она на необъяснимом с точки зрения физики феномене, наблюдаемом в крупномасштабных структурах пространства-времени. Скорее всего, нечто подобное происходило в искусственно созданном Сергеем пространстве. Конструкция представляла собой идеально замкнутый правильный круг, ограниченный по периметру тремястами шестьюдесятью узкими и высокими (до полуметра высоты) зеркалами. Каждому зеркалу соответствовала в точности параллельная ему пара, то есть направленная на него «лицом к лицу». Понятно, что оба зеркала отражались друг в друге бесчисленное число раз. Помимо этого каждое зеркало частично отражалось в боковых зеркалах. Таким образом, создавалась система непрерывного движения пересекающихся световых лучей. Что именно, какой фактор привел к тому, что это движение приобрело те странные черты, которые наблюдались в действительности, осталось невыясненным. Можно почти с полной уверенностью утверждать, что и сам изобретатель не сумел разгадать этой загадки с помощью скудного набора имевшихся в его распоряжении научных инструментов. В любом случае было ясно, что «пространству Сергея» были присущи неизвестные дотоле науке энные измерения, которые сам изобретатель называл «сверхвременем». Это «сверхвремя» оказывало удивительное влияние на все вещи, попадавшие в пределы «пространства Сергея». Казик тоже сделался свидетелем необъяснимых явлений, когда во время своего лунатического путешествия (см. статью сомнамбулизм ) вся компания мастеров искусств прибыла к странным зеркалам, сверкавшим в свете луны как ледяные надгробья. Господин Аарон Маркус попытался объяснить юноше, для чего предназначены зеркала, но Казик так и не уловил сути его рассуждений. Тогда маленький провизор решил провести скромную демонстрацию работы системы, посильное повторение изначальной демонстрации, которая была организована в саду более двух лет назад самим изобретателем. Всем запомнилось, как Сергей (по определению Вассермана, засекреченный чиновник департамента мистических явлений, бюрократ от канцелярии непознанного, добросовестный регистратор чудес) сорвал розу с одного из ближайших кустов — это была свежая красная роза, покрытая ночной росой и приятно напоминавшая пухлые алые губы задремавшей и слегка вспотевшей во сне молодой женщины. Точно так же и господин Маркус сорвал теперь такую же розу и, осторожно перегнувшись через стену зеркал, установил ее против одного из них. Подождал мгновение, пока образ ее запечатлелся на плоскости зеркала, и тотчас потянул обратно к себе. Роза отразилась и развеялась по всем тремстам шестидесяти зеркалам: зримый образ ее с огромной скоростью передавался от зеркала к зеркалу, на первичное отражение налагалось следующее, вторичное, которое следовало бы назвать копией первичного, или призраком отражения, третье — отражение призрака отражения, и так далее до бесконечности… Не было никакой возможности проследить человеческим взглядом за этими бесчисленными мгновенными перемещениям от одной отражающей плоскости к другой. Летучие светящиеся розы пересекали траектории друг друга, вспыхивали на ничтожную долю секунды яркими молниями, и снова бледнели, затухали… Все пространство внутри круга кишело живыми красными розами, и приглядевшись, собравшиеся начали различать, как роза, то есть не сама роза, не ее лепестки, или стебель, или окраска, или запах, но некая идея розы, прежде чем обрести материальную форму и характерные цвет и запах, принималась сиять и мерцать, пульсировать, попеременно ярко вспыхивать и слабеть на поверхности всех зеркал, пылать в них огненной точкой, сгущаться в квинтэссенцию розы, в ее царственную сущность, прекрасную, нагую, влажную — и все это продолжалось лишь один долгий, бесконечный миг, не более того. Затем роза вернулась к своей первооснове, снова обрела привычный вид, тот, в котором начала свое путешествие в собственную суть, некоторое время парила, румяная, в пространстве, все ее лепестки дышали и трепетали и вдруг совершенно неожиданно свернулись и опали. Только тогда члены команды вздрогнули и перевели дух. Аарон Маркус показал Казику розу, которую держал в руке: это был увядший, засохший, распадающийся цветок, от легкого прикосновения к которому лепестки один за другим осыпались на землю. Даже стебель ее раскрошился, превратился в пыль и растворился в воздухе. Мастера искусств (см. статью деятели искусств ) смотрели на останки розы с почтительным страхом. Только Казик произнес рассудительно: