Джон О`Фаррелл - Мужчина, который забыл свою жену

Назавтра весь мир праздновал День святого Валентина, витрины магазинов были завалены гигантскими розовыми сердечками и открытками. А у меня на руке красовалась повязка с расплывающимися кровавыми пятнами (может, я и перестарался с краской, но мне требовались доказательства). Несколько недель мы с Мэдди не разговаривали, а потом я подал на развод.

Воспоминание об этом недостойном уходе из семьи не было совсем свежим, оно появилось несколько недель назад, когда я спросил Гэри о происхождении шрама на моей левой руке. Линда заметила, что он перерезает «линию сердца» на ладони.

— Это означает трудности в отношениях…

— Знаю, Линда, — это шрам в память о той ночи, когда наш брак окончательно развалился.

— Я к тому, что ты мог предугадать возможность разрыва, взглянув на линии ладони.

— Да, только ладонь моя была замотана окровавленным бинтом, потому что я расколотил стекло. Мэдди тогда сменила замки в доме.

И вот сегодня утром, когда я лежал в постели с Мадлен в старинной деревенской гостинице в Западном Корке, это воспоминание посетило меня вновь. Из паба донесся звон разбитого стекла, и трагический эпизод мгновенно возник в сознании, хотя именно сейчас оказался совсем некстати. Мэдди пошевелилась, и я порадовался, что шум всё-таки не разбудил её.

Проснувшись, я с минуту не мог сообразить, где нахожусь, — очень похоже на то, как я вообще чувствовал себя, потеряв память. А потом нахлынула волна буйной радости, когда я припомнил, как Мэдди прокралась ко мне накануне и свернулась клубочком у меня под боком. И вот она всё ещё здесь, тихонько поёрзывает, укладывая голову в Специально-для-Мадлен выемку на моём плече, как частенько делала в предыдущей жизни.

Мы не занимались сексом ночью. Искушение предпринять попытки в этом направлении было велико, но мне не давали покоя рассказы Мэдди об откровениях её матушки накануне. Мне бы не хотелось, чтобы в будущем Мадлен рассказывала нашим детям, что я был «сексуальным эгоистом». Я нежно перебирал её волосы, пока она засыпала, но сейчас никак не мог выбросить из головы воспоминания о 13 февраля. Я вновь переживал жуткое унижение, испытанное там, на пороге собственного дома, когда я требовал, потом умолял, потом кричал в щель почтового ящика, чтобы меня впустили. Она как будто взяла и отобрала у меня всю жизнь; похитила всё, чем я был на протяжении двух десятилетий.

Я больше не ласкал волосы Мадлен. Её голова на моём плече показалась очень тяжелой, и я отодвинулся. Она сменила замки в доме, где я жил со своими детьми! Я не изменял ей, не бил; она просто не захотела, чтобы я там жил, и сменила замки. Разве это не чудовищный поступок?

Мадлен тихонько пошевелилась, не просыпаясь, и потянула на себя одеяло. Я чувствовал, как вскипает раздражение. Долго подавляемый гнев рвется наружу, как только подумаю о несправедливости, совершенной по отношению ко мне. Я выбрался из постели, решив спуститься вниз и позавтракать в одиночестве, но она перекатилась на спину, приоткрыла глаза и сонно улыбнулась мне.

— Кажется, я в твоей спальне… — игриво протянула она.

— Угу, — пробурчал я, отводя глаза, якобы разглядывая чайник на прикроватной тумбочке.

— Почему ты не ложишься?

— Да так, решил вот приготовить чаю.

И потащил чайник к раковине, неловко грохнув им прямо об кран.

— Всё в порядке?

— Нормально, — отозвался я. — Этот чертов чайник не помещается в раковину. И как они предполагали им пользоваться? Идиотизм!

— Можно наполнить из чашки. Или налить под краном в ванной.

Мэдди села в кровати, и я заметил, что она опять начала носить мои футболки, а это, как известно, важный знак в сложной символике семейной дипломатии.

Я грохотал чашками и блюдцами и с яростью разрывал упаковки чайных пакетиков. Я предложил Мэдди чаю, и она, сделав глоток, сказала, как чудесно, когда тебе подают чай в постель. Ответной улыбки у меня не получилось, и я проворчал, что терпеть не могу эти крошечные пакетики стерилизованного молока. Пришло время озвучить моё возмущение её поступком. Я понимал, что могу всё разрушить, но не в силах был дальше сдерживать гнев. Я покосился на неё — как она удобно устроилась в подушках, едва заметные вмятинки на нежной светлой коже. Она ответила мне лукавой улыбкой и вдруг стянула с себя футболку — полностью обнаженная женщина посреди мягкой белоснежной постели.

— Почему бы нам не заняться сексом, а потом спуститься вниз и плотно позавтракать?