Виктор Шурлыгин - ПРЕОДОЛЕНИЕ

Один – белокурый гигант – был молод, непомерно здоров, крепок, как штангист, свеж, румян. Другой уже стар, седовлас; глубокие морщины, словно рвы, рассекали его смуглое лицо.

– А! Свежий человек! – зарокотал, оборачиваясь, белокурый гигант. – Давай знакомиться! – И первым протянул могучую лапу: – Жора. Балтийский флот.

– Георгий Степанович, – представился пожилой, смущенно улыбнувшись. – Бывший летчик. Транспортная авиация. Тут на предмет списания в запас. Язва.

Койка у окна скрипнула, и Саня увидел худенького, спортивного, похожего на подростка юношу.

– Леша, – негромко сказал он. – Лейтенант. Летчик-вертолетчик.

Наступило молчание. Все трое выжидательно смотрели на старлея доблестных ВВС.

– Саня Сергеев, – улыбнулся он. – Тоже лейтенант, только старший. И тоже летчик.

– Отлично! – подвел итог Жора. – Располагайся, Саня, – твоя койка рядом с Лешиной. Только в ритме вальса. Мы тут напрочь отрезаны от мира – ждем свеженьких анекдотов.

– Анекдотов?

– Чего ты удивляешься? По радио ведь анекдоты не рассказывают, – он кивнул на наушники, лежащие в изголовьях кроватей.

– Ну, пожалуйста, – сказал Саня. – Если надо – грузинский анекдот. Приходит один грузин к другому в гости. «Садись, дорогой, – говорит хозяин. – Вино пить будем!» – «Нельзя мне, дорогой, – отвечает гость. – Врач запретил». Хозяин обиделся: «Мне тоже запретил, а я ему триста рублей дал – разрешил!»

Моряк Балтийского флота хохотал так, что колыхались шторы на окнах.

– Еще! Еще расскажи!

Саня на мгновение задумался.

– Идет по лесу охотник. Видит, на высоком дереве, на суку, сидит медведь и ножовкой пилит сук. «Что делаешь? – говорит охотник.- Упадешь! Разобьешься!» – «Медведь умный, медведь знает, медведя нечего учить!» Побродил охотник по лесу, возвращается обратно: медведь валяется под деревом с побитой физиономией. «Ну, что я тебе говорил!» – «У-у, – рычит зверь. – Сук выдержал, дерево сломалось».

– Пилит сук, на котором сидит, сук пилит. – Слезы навернулись на глаза моряка. – Ты, Саня, наш человек. Принимаем в свою команду. Садись, обыграю тебя в шахматы!

– Я мастер спорта по шахматам, – пошутил Саня.

– Пустяки. К нам в Кронштадт однажды Карпов Толя приезжал. Чемпион мира, не знающий поражений. Так вот, хочешь верь, хочешь нет, я у него выиграл!

– У Карпова?!

– Во, – Жора по-босяцки чиркнул большим пальцем правой руки по зубам. – Век моря не видать!

– Расставляй!

– Готово.

Играл морячок из Кронштадта так себе – часто зевал, ходы не продумывал, комбинации не разрабатывал. Основная тактика сводилась к физическому натиску да к тому, чтобы взять побольше фигур противника. Но жадность губит человека. И моряк на четырнадцатом ходу поплатился за свою пагубную страсть: отдав слона и коня, Саня спокойно поставил белокурому красавцу почти детский мат. Жора скис, опечалился, как ребенок, потребовал реванш. Пришлось проиграть две партии, чтобы к моряку вернулась сила духа.

– Я же говорил – случайность! – ликовал он. – И чемпионы, бывает, случайно проигрывают.

Тут, в палате, как Саня скоро понял, моряк Балтфлота был негласным, чисто внешним лидером: Георгий Степанович и Леша, видимо зная слабость товарища, просто уступили ему лидерство, как взрослые уступают детям в непринципиальных вопросах. Если не считать этой, в общем-то понятной, страсти «к руководству», Жора был неплохим и надежным малым. Как-то вечером, после ужина, Сане смертельно захотелось клюквенного морса, и старлей доблестных ВВС, смеясь, сообщил, что его потянуло на кисленькое. Жора тут же встал и вышел. Через час, пыхтя, как паровоз, протиснулся в дверь, распахнул полу халата, молча выставил на стол запотевшую трехлитровую банку клюквенного морса. Наисвежайшего. Где удалось раздобыть напиток – осталось загадкой: Жора наотрез отказался что-либо объяснять. В другой раз, словно чувствуя, и чувствуя правильно, что Саня затосковал по небу, по самолетам, моряк, краснея и смущаясь, проиграл выигрышную партию в шахматы, что само по себе было равносильно подвигу.

– Спасибо, Жора, – старлей доблестных ВВС оценил благородную жертву. – Сегодня мне требовалась победа.

– Чего там, – прикинулся простачком гигант. – Ты сражался подобно уссурийскому тигру. Выиграть было невозможно. Вот завтра я тебя обдеру как липку.

Все в палате шло своим чередом. Утром, пока Георгий Степанович, надев наушники, слушал последние известия, Жора, Леша и Саня, распахнув окно, делали зарядку; умывшись и позавтракав в тесной госпитальной столовой, расходились в неизвестном направлении. Но куда кто шел, Саня не знал, а спрашивать не решался: в солидных учреждениях на слишком любопытных смотрят с неподдельным удивлением, а если даже отвечают, то всегда односложно и непонятно. Снова встречались за обедом, ужином и уже после ужина – в палате. Они жили рядом, но ничего толком не знали друг о друге, не делали попыток узнать. Они были вместе, но в то же время порознь: их соединяли разговоры на общие темы да игра в шахматы. О космосе никто не говорил. В коридорах им постоянно встречались такие же сильные и здоровые мужчины в коричневых халатах и тапочках, но зачем они в госпитале и много ли здесь сильных и здоровых – оставалось загадкой. Неопределенность, неразгаданность мучили. Все чаще и чаще Саня вспоминал родной аэродром, Наташку, механика, вечного комэска, Командира. Все чаще подходил к окну, подолгу глядел на хмурое небо, из которого сыпал унылый мокрый снег. В душе все переворачивалось, становилось одиноко, тоскливо, хотелось летать. Хотелось пробить эти низкие облака, выйти к солнцу да закрутить что-нибудь такое, чтоб косточки затрещали от перегрузки!