Виктор Шурлыгин - ПРЕОДОЛЕНИЕ

По каким именно делам в лесную глухомань прилетел столичный генерал, Командир не сказал. Спрашивать никто не стал, – значит, так надо. Значит, Командир не может или не имеет права говорить больше. Но у Саньки от этой недомолвки засосало под ложечкой. Он вдруг понял, что тот разговор у проходной о нем, старшем лейтенанте Сергееве, и этот приход бравого генерала на разбор полетов как-то между собой связаны. Как? Неясное предчувствие, волнуя и тревожа, всколыхнулось в нем, обожгло надеждой. Дальше он почти ничего не слышал. Командир закончил доклад, похвалил отличившихся, комэск и по очереди указали молодым лейтенантам на характерные ошибки, замполит, летавший на разведку погоды, сообщил о приближении грозового фронта, синоптик выдал ясный прогноз – шел обычный разбор полетов, обычная деловая подготовка к новому рабочему дню. О старлее доблестных ВВС даже никто не вспомнил.

– Перерыв, – сказал Командир. – Прошу не расходиться. Через десять минут замполит сделает сообщение о грубом нарушении безопасности полетов.

Саню оставили на десерт. Решили обсуждать не в рабочем порядке, а персонально. Ничего хорошего это не предвещало, и Сергеев окончательно опечалился. Выходя из класса, почувствовал чей-то быстрый взгляд, всей спиной почувствовал. Обернувшись, увидел, как статичный генерал с непонятным любопытством смотрит вслед, точно спрашивает: «Кто же вы на самом деле, летчик Сергеев? Что несете в себе, что можете?» Сане стало неуютно. Сам не зная зачем, он подошел к окошку, где собрались курильщики, попросил сигарету. И странно – никто не стал подшучивать над ним, подтрунивать: несколько рук одновременно протянули разноцветные пачки. Он смутился, взял из пачки майора Громова, жадно затянулся, закашлялся.

– Ты, Саня, – постучал его по спине майор Громов, – не дрейфь. Дело сделано. Правда, ты одну порядочную глупость сморозил, ну да это, если не возражаешь, я тебе потом объясню. Не за столом переговоров.

– Буду рад. – Он почувствовал, что говорит что-то не то. Совсем не то.

Майор поморщился:

– Раскис, как барышня. Держи хвост пистолетом, а нос морковкой! Ты наказание получил? Получил. Все. Баста. В армии за один проступок дважды не наказывают. Вот если б Командир не влепил тебе вовремя на всю катушку – тогда да. Тогда неизвестно, как бы все обернулось. Могли бы и турнуть.

– Как это? – не понял Саня.

– Тю, – хохотнул Громов. – Да ты, Сань, совсем щенок! Из авиации могли турнуть!

– Из авиации?! – Побледнев, Саня вдруг представил себя без неба, без самолетов, без надежных товарищей, стоящих рядом, без всего того, что составляло его жизнь, наполняло ее смыслом. – Из авиации?! – повторил он дрогнувшим голосом.

– А ты как думал? – резко спросил майор. – За такие дела, брат, по головке не гладят. Я считал, ты все вычислил, когда шел на полигон, – уже мягче добавил он. – А оно вон как…

То, что его могли турнуть из авиации, как говорил мудрый майор Никодим Громов, для Сани было полным откровением, полной неожиданностью. Что порочащего авиацию он, летчик Сергеев, сделал? Раздолбал мишени, которые нельзя разрушить? Но ведь кто-нибудь – пусть не он – все равно бы это сделал! Ибо что-то унизительное, низкое, до смертной тоски оскорбительное было для военных летчиков в самом факте существования особопрочных исполинов. Этот факт действовал на нервы, не поднимал моральный дух, а, наоборот, разлагал его, подводил к мысли о принципиальной возможности создания таких укрытий, танков, кораблей, бронетранспортеров, которые нельзя уничтожить. Для которых их отличный самолет является не грозным оружием, а детской игрушкой. И многие начали свыкаться с такой мыслью, считая ее аксиомой. Даже расчетливый Володя Ропаев как дважды два доказал эту аксиому. А Саня не хотел, не мог мириться с непреложным. Все в нем – до костей мозга военном человеке – противилось этому. Он взбунтовался. Разрабатывал варианты, просчитывал. И вышел победителем в споре – эффективно использовал оружие, которое ему доверила страна, поднял, если так можно сказать, его производительность и огневую мощь. Так за что же его гнать из авиации? Ну нет, так просто он сдаваться не собирается – будет драться до последнего патрона! Он, старший лейтенант Сергеев, не желает быть крохотным винтиком в сложном механизме Он хочет, чтобы в нем видели и уважали личность!

– Товарищи офицеры!

Летчики вошли в класс, расселись без обычной толкотни и шума. Замполит язвительно, как показалось Сане, сообщил о происшествии на полигоне. Подводя базу, сказал, что поступок военного летчика Сергеева граничит с воздушным хулиганством, что летчик Сергеев нарушил безопасную высоту и скорость, чем создал предпосылку к летному происшествию. Малейшая случайность – и старшего лейтенанта Сергеева в этом классе могло не быть. И дабы предотвратить подобные случаи, летчика Сергеева необходимо строго, крайне строго наказать. Потом выступали штурман полка, Санькин комэск, какой-то молоденький лейтенант, которого толком никто не знал, – в полк он прибыл неделю назад. Все дружно чехвостили летчика Сергеева – так, что перья летели, говорили про мальчишество, про разгильдяйство и что если каждый будет делать все, что вздумается, – авиация попросту перестанет существовать. Зачахнет на корню. Дело принимало серьезный оборот. Над головой старлея доблестных ВВС начали сгущаться черные тучи.