Виктор Шурлыгин - ПРЕОДОЛЕНИЕ

– Спасибо, дядя Коля, – сказал Саня, растроганный до глубины души рассказом. – А чем все-таки закончилась история с рубашкой?

– До слез просто, – улыбнулся шофер, видимо вспоминая что-то хорошее. – На обратном пути в Звездный решил я попытать счастья в обычном сельповском магазинчике. Притормозил у маленькой деревушки, заходим. Народу – никого. А за прилавком – девчушка светловолосенькая, курносенькая. Увидала Владимира Александровича и вся, как солнышко майское, засветилась. «Ой, – пищит,- а к нам космонавты еще никогда-никогда не заходили! Ни разу в жизни!» Я смеюсь: «Они, говорю, все больше по ГУМам да ЦУМам обитают». И гляжу, у девчушки прямо слезинки на глазах от моей плоской шутки. «Конечно, – вздыхает, – в столичных магазинах ассортимент шире». Ну, я сразу исправляюсь: «Зато, комментирую, там таких симпатичных продавщиц отродясь не было и не будет. Правда, Владимир Александрович?» Он улыбается – девчушка ему тоже понравилась – и просьбу смущенно излагает: мол, нужна рубашка. Девчушка как услышала, что ее космонавт о чем-то просит, вмиг взметнулась, юлой закрутилась, одну сорочку достала, другую, третью. Посмотрит, взглядом оценит и в сторону – не то, значит. И нашла-таки, егоза! Такую рубашку откопала – ну и фасон, и цвет, и размер – все соответствует! В ней Владимир Александрович и улетел на Кубу. А вернулся, так, думаешь, что в первые же дни вспомнил? «Давай, – говорит, – Коля, заедем по дороге в тот магазин – я девочке сувенир привез. А то нехорошо как-то, она так старалась, а мы с тобой, два медведя, и не поблагодарили как следует». Видел бы ты, Александр Андреевич, глаза егозы той, когда мы второй раз зашли и от всего чистого сердца подарок поднесли. Они, те глаза, и сейчас у меня перед мысленным взором стоят, и трогают до слез. Так что, Александр Андреевич, спеши делать людям добро. Ты еще молодой, многое успеть сможешь. Спеши…

Сердечно простившись с шофером у массивного серо-коричневого здания на одной из московских улиц, Саня открыл тяжелые парадные двери, предъявил безусому сержанту, перетянутому белой, скрипучей портупеей, удостоверение с грифом «везде», подождал, пока контролер тщательно сличит фотографию в документе с оригиналом, и, покончив с формальностями, направился через просторный вестибюль к лифту.

Внутренне подтянувшись, он смотрел на солидные таблички с известными всей стране именами, определенно зная, что не допустит полуправды, не станет скрывать, утаивать Лешин срыв в барокамере и в пустыне, хотя ему хотелось взвалить на себя всю ответственность, прикрыть собой друга, вызволить из беды любой ценой. В застольной компании, в кругу знакомых, в какой-то частной беседе, в стычке с эскулапами он бы, вероятно, так и поступил, но сейчас на чашу весов, противоположную мужской дружбе, его собственной судьбе, судьбе Димы, ставились интересы государственные, и никакие мнимые угрызения совести не могли поколебать уверенности Сергеева в том, что лишь объективное медицинское обследование, объективная, беспристрастная информация о происшествии, представленная руководству, есть единственный шанс для спасения Алексея. «Живи по совести, в ладу с самим собой», – пронеслись в памяти слова бабушки, и космонавт Сергеев открыл дверь приемной, полностью сознавая, что люди, решающие участь их экипажа, не имеют права на ошибку.

Поздоровавшись с помощником, Михаилом Ивановичем, начинавшим еще с Каманиным, и получив разрешение, Саня открыл массивную двойную дверь, прошел в светлый, просторный кабинет. Руководитель подготовки космонавтов сидел за рабочим столом и, видимо, заканчивал разговор по телефону. Сергеев, мгновенно оценив обстановку, повернул назад, но Железнов, подняв на него глаза, молча указал рукой на кресло, и Саня, подчиняясь, сел, с любопытством оглядывая кабинет, в которой попал впервые. В глубине души он надеялся увидеть нечто необыкновенное, из ряда вон выходящее, но беглый осмотр показал, что кабинет совершенно стандартный: три стены метра на два от пола облицованы деревянными панелями, четвертую до потолка закрывали встроенные шкафы; привычной буквой «т» к рабочему столу примыкал стол для заседаний, весьма небольшой, рассчитанный на несколько человек; в правом углу, у окна, стоял треножник с графином, наполненным водой, и двумя стаканами; другой угол занимал телевизор. Нигде ничего лишнего. Большая географическая карта, старенький глобус планеты, фотография Гагарина с автографом да несколько макетов кораблей и станций, установленных на полке рядом с книгами, напоминали, что хозяин кабинета причастен к космическим делам; на телефонном столике были плотно расставлены аппараты.