Николай Веревочкин - Белая дыра

Шелестя юбками и повизгивая, девочка-старуха настигала его. В неукротимой злобе она швыряла в него растрепанной книгой. Если бы всякий раз преследовательница ни останавливалась, чтобы поднять ее, Прокл был бы давно схвачен.

Прокл бежал, не оглядываясь, даже когда, трепеща листами, книга ударялась о спину. Он знал, что стоит ему оглянуться — и невесомое тело его остановится, парализованное страхом.

Лес редел. Сквозь голубые стволы Прокл увидел надвигающуюся из степи стену густого молочного тумана — громадное, клубящееся облако ползло слизняком на брюхе. Прокл, задыхаясь, ускорил бег, торопясь спрятаться в его непроглядности.

Прокл нырнул в туман, и облако вспучилось безветренным и беззвучным, прозрачным взрывом. Вспузырилось пространство, отсекая преследовательницу.

Бестелесные, прозрачные ладони оградили Прокла от напастей прошлой жизни и плутанья по преддырью.

Внутри пузыря все было по-другому: запахи, звуки, настроение.

Прокл осторожно потыкал пальцем оболочку, опасаясь проткнуть ее ногтем. Была она не толще мыльного пузыря и совершенно невидима. Лишь солнечные блики играли порой на невидимых стенках, да на внешней стороне от земли клубился густой туман, обнаруживая выпуклость. Пузырь мягко спружинил под пальцем. Прокл надавил чуточку сильнее — броня! Холодная, как лед, прозрачная броня.

Маленькие детские руки, в цыпках и ссадинах, просветились из внешнего тумана. Грязные ногти в тщетной злобе царапали воздух. Между ними и пальцем Прокла не было ничего, однако ни звука не доносилось ОТТУДА.

Прокл осмотрел мир внутри пузыря.

Слева тревожной глубиной синело знакомое озеро. Ослепительно белые гребешки волн передразнивали своей стремительностью кружащих над ними чаек. Крики их были свежи, как первые звуки Земли. Справа на красных ногах реликтовых сосен и белых стволах берез как одна большая крона шумел знакомый бор. Его можно было узнать с закрытыми глазами — только по грибному запаху. Не было никаких сомнений — Прокл видел Глубокое озеро и Бабаев бор. Но на знакомых холмах, где когда-то стояла Новостаровка, сияло светлое селенье из снов, при виде которого не было сил сдержать слезы. Жилища, в которых достоин жить человек.

«Ну, вот и вернулся я в свою небесную Новостаровку», — подумал Прокл, и душа его возликовала.

Он стоял на дороге, уткнувшейся в стену пузыря. Гладкой и теплой, как доски пола деревенского дома в летнюю жару. Дорога была разрисована травами и лесной земляникой. По ней навстречу Проклу шел белобородый, слегка хмельной человек в белой рубахе навыпуск. На темной лысине его сидела бабочка. Когда человек подошел настолько близко, что можно было разглядеть расцветку ее крыльев, — пронзительно синие иконные глаза заглянули ему прямо в душу.

Прокл, поклонившись, поздоровался, не зная, как нужно вести себя в раю.

Старик был босым. Обе ноги были правыми.

— Здорово, коли не шутишь, — ответил хмельной ангел и почесал в недоумении затылок, вспугнув бабочку. — Вроде нездешний, а без нимба. Почему так?

Прокл поднял глаза, пытаясь разглядеть пространство над собственной головой, но, не обнаружив сияния, в смущении пожал плечами. Выходило, что в рай он попал не по правилам. Без оснований на то.

Старик между тем подошел к стенке пузыря за спиной Прокла и деловито попинал ее. Не обнаружив изъяна в ограде, он сказал:

— Оно и хорошо, что без нимба. Одна вонь от них да смрад. Иной зайдет, особенно из начальства, — веришь нет, дышать нечем. Будто болон жгут.

Старик прошел вдоль прозрачного забора влево, вправо, все общупал — нет дыры.

— Где проскочил-то? — спросил он наконец.

Прокл ткнул рукой в пространство, откуда тотчас же показалась худенькая ручка, испугавшая местного ангела.

— Эге, понятно, — сказал дед после недолгого размышления, — потому должно быть и проскочил, что без нимба. Был бы нимб — хрен бы ты проскочил.

Черты небесного жителя отдаленно напоминали Проклу старого пьяницу Митрича. Однако главная примета не совпадала. Одна из ног у ТОГО Митрича была деревянной. Это Прокл хорошо помнил, поскольку Митрич был ярым болельщиком «Целинника», и, когда команда проигрывала, он, по обыкновению хмельной, выскакивал на поле, пытаясь личным участием помочь в беде любимой команде. «Куда ты на деревяшке-то?» — пытались вразумить его земляки, изловив и выводя с поля. На что Митрич, подумав, отвечал: «Зато бутсов не надо. Гол не забью, так я этим заринцам все ноги переломаю». Несмотря на одноногость, был он человеком веселым, можно даже сказать оптимистом. Понятно, что частушка автора не имеет, но одну из них точно сочинил Митрич: