Анастасия Ермакова: Точка радости

До моей работы на машине минут сорок. Это без пробок. Но без пробок не бывает — Ярославка до Королева почти всегда забита. А мне за Пушкино — в пансионат «Клены». Еще несколько лет назад он назывался Дом заслуженного отдыха (ДЗО № 34). Дом престарелых, в общем.

На фасаде недавно отремонтированного здания цвета кофе с молоком яркая мозаичная композиция: босой, в голубой рубахе старичок, взяв под руку по-девичьи засмущавшуюся старушку в красном в белый горошек ситцевом платье, тащит ее в васильковое поле, должно быть, на романтическую прогулку. Старичок простодушно улыбается, дескать, на уме у меня ничего плохого нет, погуляем, и все. Но старушка, вероятно, не очень доверяя своему кавалеру, чуть-чуть упирается, мол, а кто тебя знает. Учитывая преклонный возраст парочки, сцена обольщения выглядит несколько нелепо и вполне может сойти за пародию на картину «Все в прошлом».

От ворот к центральному входу тянется длинная кленовая аллея. Вдоль нее — деревянные скамейки. От аллеи разбегаются узкие парковые дорожки, летом — заросшие высокой травой, а зимой — заваленные непроходимыми сугробами, так что гулять представляется возможным только по этой самой аллее. Все вместе называется парковой зоной, у входа в которую стоит грубо вытесанный деревянный медведь с безапелляционной табличкой в массивных лапах: Вход в парковую зону строго с 10 до 20 часов. И ниже уточняется: только для отдыхающих пансионата и их близких родственников. Приписка странная, потому что, кому же еще, кроме стариков и тех, кто их изредка навещает, придет в голову посетить это место, тем более что у входных ворот стоит будка охранника, открывающего доступ сюда только по пропускам.

Удивительно, как просто и буднично просачивается в нашу жизнь абсурд. Когда полтора года назад я лежала в гинекологической больнице — мне удаляли кисту, — меня поразила надпись на душевой кабине: Банный день — среда. С 9 до 13 часов. Я спросила медсестру, нельзя ли помыться и в другой день тоже, она искренне изумилась моей наглости: «Вы что, особенная? От грязи еще никто не умирал!» В столовой было два меню: для обычных людей и для диабетиков. Но озадачивало не это. Диабетикам время от времени давали вареные яйца, а нам было отказано в них наотрез, как будто обычным людям яйца противопоказаны. К чаю выдавалось на весь день ровно семь кусков сахара. И все время, пока я там лежала, меня мучил вопрос: почему именно семь, а не шесть или восемь? Что за непостижимая сахарная арифметика?..

Для порядка взмахиваю, не открывая, своим пропуском — оба охранника, Виктор и Толик, меня прекрасно знают — третий год я работаю здесь психологом. Пансионат «Клены» частный — несколько лет назад его выкупил какой-то бизнесмен, разбогатевший на перепродаже лекарств. Сразу сделали ремонт, соорудили бассейн и игровую комнату, где поставили теннисный стол, наняли на работу разогнанных во время ломки 90-х несколько специалистов: музыкального руководителя, физкультурника, психолога, терапевта и стоматолога. Остальные врачи приходили дважды в неделю. И если стоматолог, низенький лысый весельчак Ефим Степанович, которого персонал звал между собой Ефимка, хоть иногда заглядывает в стариковские рты и нет-нет да и запломбирует зубик, а иногда, если уж боль очень беспокоит, и вырвет (кое-кому, правда, и вставляет за увесистые суммы), то физкультурник и музыкальный руководитель, поглощенные вспыхнувшей между ними предпенсионной страстью, откровенно валяли дурака. Высокий с аристократическим лицом и кудрявой седой шевелюрой Артем Иннокентьевич летом выгонял старичков на лужайку и минут пятнадцать заставлял их приседать и наклоняться, а зимой делал то же самое, только в спортзале, после чего, красных и задыхающихся, отправлял к терапевту считать пульс и мерить давление.

Кареглазая пышногрудая музыкантша Лиля, никому не позволявшая прибавлять к ее имени отчество, возможно, потому, что ее отца, немца, звали Карл, и к нежному имени Лилия отчество лепилось грубо и неуместно, пела раньше в каком-то хоре и сносно умела играть несколько расхожих мелодий на фортепиано. Здесь, в пансионате, ей было поручено вести хоровую студию и готовить доморощенные концерты к праздникам. С четырех до пяти вечера по этажам разносилось дребезжащее старческое разноголосье, то и дело прерываемое звонким хлопаньем в ладоши и энергичными окриками Лили: «Стоп-стоп, Светлана Сергеевна, вы что, не слышите, что фальшивите? А вы, Георгий Петрович, ниже берите, ниже, из-за вас же не слышно Олега Степаныча! Так, давайте еще раз. Ну, приготовились! И…» Старики бодро запевали: «Идет солдат по городу, по незнакомой улице…» Голоса их метались по зданию, как очумевшие птицы, внезапно залетевшие в замкнутое пространство и ударяющиеся о стекло в поисках свободы. На праздниках хор старательно исполнял свой тощий репертуар, после чего в зале плескались жидкие аплодисменты редких родственников. А Олег Степаныч, самый бодрый старичок в пансионате, бывший моряк, исполнял на бис «яблочко», после изнурительного танца опрокидывал заготовленную заранее для такого случая стопку коньяку, а потом с полчаса отлеживался у себя в номере…