Анастасия Ермакова - Точка радости

Я никогда не звала его дядя Паша, всегда просто Паша.

— Да ладно — нельзя! Мы же по чуть-чуть!

— Спасибо. Ну, как вы тут? Ты когда на работу устроишься?

— Настюха, да какая работа? Ты же видишь, я человек зависимый. Уволят к чертовой матери!

У нас постоянно повторяется один и тот же разговор.

— А ты закодируйся. Давай я тебе на лечение денег дам.

— Ты лучше мне их просто так дай. Сказал — зашиваться не буду. Верно, Тонь?

Тонька, уже осоловевшая, с маниакальным упорством охотится за скользким опенком, мечущимся по тарелке с отбитым краем.

— Вон и Тонька не хочет зашиваться. Не хочешь ведь, Тонь? — паясничает дядя.

— Ни в жизнь! — хохочет его подруга, поймавшая, наконец, увертливый гриб.

— И правильно! Так жить веселее! Как ты считаешь, Настюха?

— Ладно, веселитесь. Я поехала.

— Не-не, погоди! Ты хоть расскажи, как живешь. Кого ждешь-то — парня или девку?

— Не знаю пока.

— А как сеструха там? Не позвонит ведь, зараза, никогда.

— А ты сам позвони. Но только трезвый. С пьяным она разговаривать не станет.

— Не станет! Больно надо мне с ней разговаривать! Я вон лучше с Тонькой поговорю, правда, Тонь? Она всегда под боком. Дурында ты моя, — ласково хлопает ее по колену, слюняво чмокает куда-то в подбородок.

Они вместе уже лет семь. Прибилась она к нему на какой-то коллективной дворовой пьянке, узнав, что у него есть где жить. Тонькин сын с самого детства в детдоме, ее давным-давно лишили родительских прав, у Паши детей вообще нет, родители его, то есть мои бабушка с дедушкой, умерли двадцать лет назад, друг за дружкой, с разницей в полгода. Все переживали, что у любимого их сына Павла нет семьи и у них только одна внучка…

Оба, и Паша, и Тонька, выходят провожать меня в коридор. В который раз поражаюсь: она выше его на голову. Дядя сжимает меня в крепких пьяных объятиях.

— Эй, поосторожнее! — вскрикиваю я, огораживая руками живот.

Тонька неожиданно берет мою руку и целует.

— Ты чего это, Тонь? — изумляется Паша.

— А то, что она кормилица наша, — всхлипывает уже изрядно поднабравшаяся женщина. — Дай и другую поцелую!

Она пытается проделать то же самое со второй моей рукой, но я вырываюсь и выскальзываю за дверь.

Соседи, как ни странно, никогда на них не жаловались. Может, потому, что Пашка за бутылку дешевой водки чинил все подряд: холодильники, телевизоры и фены, а Тонька почти полгода, пока ЖЭК не прислал уборщицу, мыла по собственной бескорыстной инициативе общественную лестницу в подъезде. Приступы хозяйственности нападали на нее внезапно, на второй-третий день безалкогольного существования, и когда я заставала ее в такие моменты, то удивлялась, сколь добропорядочный и ухоженный вид принимало их с Пашкой жилище.

Вычищенная обувь стояла в коридоре ровным рядком, кровать застилалась стареньким, в катушках, пледом, свежевыстиранные занавески приплясывали на балконе, раковина, избавленная от спуда грязной посуды, поблескивала с эмалированной гордостью, а сама хозяйка томно вышагивала по квартире в бог знает где отрытом длинном атласном халате ярко-синего цвета. Правда, был он весь в зацепках и стрелках, но Тонька держалась вальяжно, как гейша, что неотразимо действовало на Пашку. Он начинал бестолково суетиться вокруг нее и даже слегка заискивал, словно боялся, что такая женщина запросто может отказать ему.

Длилось все это благолепие не больше пяти-шести дней, потом снова с головой накрывал алкогольный шквал. А когда стихал, тянулись муторные дни, придавленные мрачным похмельем, и тупо барахтались, не в силах вспомнить свое название: понедельник, среда, суббота…

Вечером звонит муж.

— Ты не возражаешь, если я в субботу, послезавтра, приеду за вещами?

— Приезжай.

— Если тебе не трудно, собери их, пожалуйста.

— Соберу.

— Как себя чувствуешь? Что говорят врачи?

— Все в порядке.

— Ну, ладно. Тогда до субботы?

— До субботы.

— Кстати, я могу рассчитывать на твою машину?

— В каком смысле?

— Ну, вещи мои довезти…

— То есть ты хочешь, чтобы я сама привезла тебе вещи?

— Нет, если ты против, я, конечно, возьму такси.

— Даже не знаю, что и сказать на это…

В мой рассветный сон врывается вой Хвоста.

— Что ты? Что с тобой? — глажу его по голове. — Успокойся, спи.

Собака замолкает, но глаз не закрывает — тревожно и вопросительно таращится в окно. Я слышу отдаленное слабое мяуканье кошки. Его заполошно перекрикивает автомобильная сигнализация.