Анастасия Ермакова - Точка радости

— Нужен кто-то, кому ты сможешь довериться.

— Мне кажется, Ир, я никому не смогу довериться. Как представлю этакую авторитетную доброжелательную тетечку: «Как давно у вас не было интимных отношений с мужем?» или что-нибудь в этом роде. Противно.

— Да, фигня. Но ты хотя бы сама с собой работаешь?

— Нет, я решила оставить себя в покое. Во всяком случае пока.

— Но хоть пыталась?

— Помнишь, есть такая методика самовнушения: развесить по дому таблички с надписями: «У меня все хорошо», «Я счастлива», «Я радуюсь каждому новому дню» и так далее…

— Ну, развесила?

— Развесила. Посмотрела на них с неделю, потом разорвала и выкинула в мусорное ведро. Оказалось — других утешать намного легче.

— Насть, я серьезно.

— Серьезно нельзя. Мне кажется, единственный способ не сойти с ума — вовремя пошутить.

Прошло две недели после последнего посещения кабинета Зои Басанговны.

Когда я вхожу, она что-то быстро и сосредоточенно пишет и, не поднимая головы, повелевает:

— Садитесь.

Кладу на край стола конфеты.

— А, это вы, — опознают меня, — сейчас, подождите, пожалуйста, минуточку.

Вскоре она уже привычно улыбается мне, взвешивает, листает мою карту.

— Через три недели в декрет. Как раз к Новому году. Придете за неделю, мы все с вами оформим. Кстати, и родовой сертификат тоже. А сейчас на УЗИ, пойдемте.

Вот и конфеты помогли. Невзирая на слабые протесты вооруженной талонами очереди, мы проскальзываем в кабинет, и Зоя Басанговна распоряжается:

— Танюш, посмотришь девочку?

Танюша, дородная женщина лет пятидесяти с крашеными ядовито-желтыми волосами, черными у корней, разглядывает на экране какие-то размытые контуры будущего человечка, одновременно водя по животу лежащей на кушетке беременной каким-то прибором.

— Все, одевайтесь! — командует она. — А вы, — оборачивается ко мне, — раздевайтесь!

Я ложусь, врач швыряет в меня торопливые вопросы.

— Сколько полных лет?

— Тридцать два.

— Беременность первая?

— Первая.

— Аборты делали?

— Нет.

Записав мои ответы, Танюша всматривается в экран, куда летят невидимые позывные моего малыша.

Проходит несколько минут.

— А что вы там видите? — наконец не выдерживаю я.

— Лежите спокойно. Все, что надо, вам сообщит лечащий врач.

Может, ей тоже надо было принести конфеты?

В полной тишине слышно только многозначительное жужжание прибора.

Танюша смотрит на экран, доверяя тайну увиденного только моей карте.

И тут я не могу удержаться от вопроса, который, наверное, задают все женщины.

— А у меня кто — девочка или мальчик?

— Вы прям все думаете, что УЗИ делается только для этого! — раздражается врач.

— Нет, конечно. Но уж очень любопытно.

Танюша смотрит на меня с превосходством человека, владеющего важным секретом, и загадочно говорит:

— Мальчика не вижу.

— А кого видите? Девочку? — проявляю я чудеса догадливости.

— Я же сказала — мальчика не вижу. Лучше бы поинтересовались, нормально ли развивается плод?

— Нормально развивается плод? — послушно спрашиваю.

— А вот об этом вы узнаете от своего лечащего врача.

Пообедав у мамы, еду к ее сорокавосьмилетнему брату, беспробудному пьянице. Он живет недалеко от моего дома, в Мытищах, в маленькой прокуренной однушке. Тайком от мамы пару раз в месяц привожу ему и его хмельной подруге продукты, которые незамедлительно используются как закуска к тотчас появляющейся на столе бутылке водки. Я приглашаюсь в собутыльники. Даже сейчас, невзирая на мое положение.

— Настюха, выпьешь с нами? — Паша гостеприимным жестом приглашает разделить застолье. Он, как всегда, обросше-опухший, с голым торсом, в старых, прожженных в нескольких местах трико.

Оглядываю их убогое, изнуренное похмельным беспорядком жилище. На полу валяются окурки, похожие на скрюченных червяков, у стены неровный забор из бутылок, они ловят пыльными боками блики от голой лампочки, свисающей с потолка. Одна ножка у кровати сломана и лежит, беспомощная, рядом. Вместо нее подложена стопка учебников по черчению, сопромату и теоретической механике, — когда-то мой дядя закончил «Бауманский». Храня мутные сновидения, топорщатся подушки, в обшарпанном буфете маются пара чашек с отбитыми ручками и несколько мутных граненых стаканов. На окне — тусклой пеленой несвежий тюль, отчего розы на нем кажутся увядшими.

— Давай, присоединяйся! — настаивает Паша.

— Нет, Паш, мне нельзя.