Светлана Петрова - Кавказский гамбит

Она пропустила реплику мимо ушей (ну, сказал и сказал) и привычно хлопала рюмашку за рюмашкой. Она всегда больше пила, чем ела, а сегодня еще вместе со своими в пансионате подзарядилась прилично. Скоро взгляд у нее остекленел и спина сделалась ровной, как струна, — так она старалась сохранить равновесие и одновременно достоинство. Василий восхитился: ну, молодца! Он неотрывно, с глубокой нежностью смотрел на пьяную Зину. Улучив момент, поймал изящную руку в свою грубую и сухую ладонь, затем подвинулся ближе, обнял и ткнулся носом куда-то в складку между пышными грудями. От непривычной гладкости кожи и пряных духов его мысли затуманились и поплыли, а Зина привалилась мягким плечом, обняла за шею, и губы их встретились.

Черт! Васька не припоминал, чтобы от поцелуев у него когда-нибудь кружилась голова. Не самогон, а так завертело — на ногах не устоишь, хорошо, что на диване сидел. Млея, он растворился в Зине, как никогда не растворялся в жене. Капу он брал, как берут бабу, гася естественную мужскую жажду, а здесь хотелось вывернуться наизнанку, чтобы доставить удовольствие женщине. Но вовремя опомнился и воли желанию не дал. Это дамское белье, шелковое, скользкое, и заточенные коготки, которые скребли ему спину, — все было слишком непривычно, неловко. Не готов. Не готов психологически, добавил бы Васька, если б знал такие слова.

Оторвавшись от влажных губ, он спросил:

— Знаешь, какая у меня мечта?

Зина разочарованно поправила прическу:

— Вся Хоста знает. Автомобиль.

— Нет. Автомобиль был раньше. Другая. — Василий задумался, как бы понятнее ей объяснить. — Сидеть с тобой рядом.

— Так уже сидишь.

— Чтобы совсем не уходить.

Зина посмотрела на него испытующе — она хотела того же, но ответила сдержанно:

— Не уходи. — Подумала и не смогла промолчать о важном для них обоих: — А семья?

— Что-нибудь придумаем, — весело ответил Васька. — Утрясется. А радости у нас никто не отымет.

Он ничего не выдумывал. Действительно, до сих пор в его жизни все как-то само собой образовывалось к лучшему. Он и теперь на это рассчитывал.

Зина улыбнулась узким краешком рта, простив ему недавнюю мужскую нерешительность:

— Вот за что я тебя особенно ценю, так это за легкость. Ценю и люблю.

Любит! Василий за разговорами незаметно, однако прилично выпил и спьяну чуть не заплакал — как хорошо-то! Но почему грустно? Тем более теперь, когда женщина его мечты призналась в ответной любви и готова принадлежать ему, стоит только руку протянуть. Он вдруг вспомнил, как Шапошников сказал, что от хорошего хочется умереть, и, кажется, наконец понял, о чем шла речь.

— Ты, Зина, для меня больше чем женщина. Ясно?

— Не очень.

— Ты хрустальная мечта. Просто так, между водкой и селедкой, да втихаря, я тебя трахать не хочу, а хочу, чтобы ты была только моя, и у меня — никого, кроме тебя. И не прятаться.

— Б-большая программа, — язык подчинялся Зине хуже, чем мысли. — И к-как ты собираешься ее осуществить?

— Пригоню для Арчила несколько машин из Германии, получу хорошие деньги. Тогда разберемся. Деньги у нас теперь решают все.

— Ты думаешь?

— Слышал, по телевизору какой-то крупный деятель говорил.

— Ну, если крупный, то и врет соответственно по-крупному. Ты себе верь, а не телевизору. Там много болтают, чего никогда не было и не будет. По-моему, деньги только все портят, особенно если их больше, чем требуется для жизни. Так, некоторый запасец, конечно, карман не тянет. — Зина согласно кивнула. — Но если надо — ты езжай. Я подожду.

— Без меня не шали, черноглазая, — шуточно погрозил Василий своей возлюбленной жестким пальцем.

— Ой! — армянка кокетливо хохотнула. — У Моста очередь стоит, твоего отъезда дожидается.

— Без шуток. Приеду — определимся.

Зина невольно задержала дыхание. Впрочем, Васька всегда так говорит: не поймешь — балаболит или всерьез. Вообще, весь несерьезный какой-то, странно, что она ему верит.

Вот так Панюшкин и попался, хотя еще потянул, сколько получилось. Отношения с Зиной отбили ему вкус к автомобилю, и ни в какую Германию он уже ехать не хотел — жалко пропускать сладостные вечера у секретарши, где так удачно все складывалось. Однако теперь Капа польстилась на выгодные условия. Ей мерещилось, как от раза к разу пухнет пакет на шелковой нитке. И она принялась торопить мужа, который откладывал да откладывал сборы. У него так всегда: загорится, засуетится, а как до дела дойдет — в кусты, лень-матушку тешить. Дождется, пока Арчил наймет другого. Капа тужилась сообразить, почему эта давняя мечта вдруг потеряла для мужа привлекательность? С вопросами приставала. Василий насторожился: это могло плохо кончиться. Тут еще Мокрухина добавила беспокойства. «Отчего это, говорит, ты с генералом повадился в шахматы по ночам играть?» Васька отбрехался, что так, мол, тому удобнее. Но ясно, что, если толстуха начнет копать, маскировка долго не выдержит.