Анатолий Гладилин - Дым в глаза

Молодой человек поднял глаза к потолку, увидел в нишах старые, полинявшие фигурки архангелов и пап в зеленых и красных юбках. Потом взглянул на часы и сел на скамейку с краю. На него падала тень колонны.

Казалось, что молодой человек искал уединения. Он тихо развернул газету и, оглянувшись, углубился в спортивный отчет, беззвучно шевеля губами и, видимо, с трудом понимая текст.

С газетной страницы смотрело фото этого молодого человека. Только там он бежал за мячом.

В соборе было тихо и прохладно. Тишину изредка нарушали покашливание, скрип скамеек, шарканье да отдаленные гудки земных автомашин.

Молодой человек опустил газету. Наконец он один. Пропустит тренировку, и что с ним сделают? Ничего. Надо хоть один раз остаться наедине с самим собой. Ведь нет ни минуты свободной! Тренировки, товарищи, занятия, рейсы в комфортабельных самолетах, города Европы, шикарные отели, где все мальчишки-служащие в первый же день чопорно приветствовали его («Доброе утро, месье, камрад, господин Серов!»), шумные, расшитые рекламами пестрые улицы, рестораны, банкеты, репортеры, вспышки магния, газетные отчеты, где всегда повторялась его фамилия.

Чего он только не видел, где он только не бывал! Его чемодан весь обклеен названиями отелей. Сколько стадионов орало легко запоминающуюся русскую фамилию: Серов! Сколько людей на разных языках просило его дать автограф! Сколько красивых женщин останавливало на нем долгий взгляд! Одна шведская газета писала:

«Очень молодой, очень интересный, знаменитый футболист Серов…»

Ему не надо думать ни о деньгах, ни о модных костюмах. Все есть. А сколько еще предстоит увидеть этому «очень молодому, очень интересному Серову»! Сколько новых городов, сколько славы и почета! Да, ему фантастически повезло! Измученный бессонницами, учебниками, формулами, десять дней не выходивший из своей комнаты и отчаявшийся, решивший, что все кончено, студент Игорь Серов, кем вы теперь стали? Вы не смели мечтать о таком счастье. Нет, вы мечтали. И вот награда за мечты.

Но голова у Серова не закружилась, он не зазнался. Очень умный этот Серов. Он далеко пойдет…

Собор постепенно заполнился народом. Зажглись люстры с электрическими свечами, заиграл орган. А девушка, та, что сразу привлекла внимание Серова, все стояла на коленях. Возле нее изящный белый чемоданчик. С занятий или со службы вы, мадемуазель? Чему вы молитесь, о чем просите? Хорошего мужа, Жоржа или Пьера? Может, богатого американца? Новую квартиру для семьи? Работу? Или просто нейлоновые чулки?

«Мне не о чем просить, мадемуазель. Мне надо идти. Меня ждут за два квартала отсюда, в кафе. Она красивая девушка. Итак, мадемуазель, я ничем не могу вам помочь. Прощайте, мадемуазель! Дай вам ваш католический бог ваше католическое счастье!»

«Второй год я играю в «Спутнике». Кем ты стал, Серов?.. Сотни троллейбусов, автобусов, набитых людьми, едут к стадиону. Тысячи машин медленно движутся по Большой Пироговке к Лужникам. У стадиона заторы. Через каждую минуту приходит поезд метро, и густая толпа медленно пробирается по узкому вестибюлю к эскалатору.

У ворот конная милиция. И целые ряды болельщиков, с надеждой смотрящих по сторонам:

— Нет ли лишнего билетика?

Москва замирает у телевизоров. Радиокомментатор говорит всему Союзу.

А сто тысяч болельщиков на стадионе!..

— Давай!

— Бей!

— Мазло!

— Труп!

— Мар-ке-лов!

А то целая трибуна объединяется в едином крике:

— Судью на мыло!

И есть еще один клич, который на международных матчах несется со всех трибун:

— Серый, давай! Се-рый, да-вай!

Миллионы глаз с трибун стадиона и у экранов телевизоров следят, как я начинаю атаку».

«Такси несется, повизгивая и приседая на поворотах. Замешкавшиеся прохожие танцуют перед машиной, потом бросаются в сторону. Пушкинская площадь.

— Сойдем здесь.

Маркелов идет со мной по улице Горького. Интересно отметить, что ребята и особенно девушки одеты гораздо лучше, чем одевались в мое время. Но сейчас публика помельче. Я бы давно запретил восьмиклассницам после девяти вечера появляться на «Бродвее». По-моему, в мое время «Бродвей» был интереснее… Всегда так говорят: в наше время было лучше, а теперь не то. Может, потому, что тогда я смотрел на других. Сейчас смотрят на нас. Мы с Маркеловым спускаемся к центру. У юнцов вытягиваются лица. Сначала удивленно, потом толчок товарища в бок, впиваются в нас глазами, потом отводят взгляд. Мы, мол, не пижоны, у нас собственное достоинство, мы не очень уж на вас глазеем. И все, как один.