Тьерри Коэн - Она так долго снилась мне...

В этот день мы сидели в «Итальянском кафе». Я подождал, когда Хлоя доскажет анекдот, и, решившись наконец открыться друзьям, разом выложил им свой сон и все охватившие меня чувства — так, с нахрапа, было проще побороть робость и привлечь внимание Хлои.

Когда я закончил, Жош опустил глаза — его определенно смутило то, что обычная дружеская болтовня вдруг обернулась такими неожиданными откровениями. Хлою явно удивил мой рассказ, но у нее, как всегда, на все было свое мнение.

— Мать твою, что за кретинский сон?! — воскликнула она. — Ты меня пугаешь, Иона Ланкри.

— Я уже начинаю жалеть, что разоткровенничался. Просто скажи, что ты об этом думаешь?

— Что я думаю? Крышу у тебя рвет, Иона. Сам не понимаешь, что несешь!

— Ну а поконкретнее?

— Да все ясно как день! Ты страдаешь от эмоционального голода, поэтому во сне и появилась эта девушка. Это своего рода сигнал тревоги, который посылает подсознание: «Необходимо срочно задействовать эмоциональный потенциал, не то начнется депрессия». Когда у тебя в последний раз было какие-то серьезные отношения с девушкой?

— Как-то ничего не было после Лоранны.

— Я имею в виду серьезные отношения с настоящей женщиной, а не шашни с мокрощелкой!

— Знаю, знаю, она тебе не нравилась, — покорно ответил я.

Она пожала печами. Ни одна из моих редких любовных побед не удостоилась ее одобрения. Она принимала моих избранниц с восторгом, шумно радовалась, что у меня наконец кто-то появился, потом сжимала в кольце своих объятий так, что они, задыхаясь, едва уносили ноги. Думаю, больше всего она боялась, чтобы кто-нибудь из них не преуспел там, где она потерпела поражение.

— И кстати, как ты можешь говорить, что испытал любовное чувство, когда проснулся: ты ведь и знать не знаешь, что такое любовь?

— Ладно, забудь! — раздраженно воскликнул я. — Я рассказал вам сон, потому что он показался мне необычным и загадочным. И уже жалею об этом.

Хлоя тотчас раскаялась и пожалела о своей резкости.

— Ну, хорошо, хорошо. Тогда вот такой вопрос: по каким признакам ты заключил, что испытанное тобой чувство было именно любовью?

Я на мгновение заколебался, но желание убедить их в своей искренности было таким сильным, что я решился приоткрыться еще:

— Я уже был влюблен. Один раз.

Хлоя и Жош выпучили на меня глаза и раскрыли рты, словно в немом крике.

— Мать твою! Он решил нас побаловать своими откровениями, — взвыла Хлоя.

— Мне было пятнадцать лет.

Хлоя порывисто вздохнула и закатила глаза. Жош едва заметно улыбнулся.

— Пятнадцать лет! Нет, Ланкри, ты безнадежен.

— Влюбиться в пятнадцать лет — это ведь нечто! — упорствовал я. — В этом возрасте любишь всем сердцем.

— Да, несомненно, — признала Хлоя, отхлебнув соку. — Ну, рассказывай! — великодушно разрешила она.

Я призадумался, собирая воедино воспоминания, и они послушно выстроились в ряд, словно все было только вчера.

Действительно, я пережил самую жестокую, самую могучую страсть, которая только может охватить юнца, неопытного, неуправляемого и неспособного к самовыражению. Любовь такой силы, какую может породить лишь юность, лишь эта пора бунтарства и отчаяния, когда невозможно провести грань между невинностью и пороком. Ее звали Милена. То была нежная, скромная девушка. Я целыми днями любовался ею, мечтал о ней ночи напролет. Чувства были так сильны, что сковывали меня, я был буквально парализован и не решался ни подойти к ней, ни заговорить. Как возможно высказать настолько важную, огромную для тебя вещь, перевернувшую все твое существование, приподнявшую тебя высоко над реальностью? Я написал стихотворение, украдкой сунул ей листок. Она прочла, покраснела, сложила бумажку и убрала в карман, а потом — потом ничего. Она не смотрела в мою сторону, стала меня избегать. Так было до конца учебного года. Затем начались каникулы, мы уехали в разные стороны и с тех пор ни разу друг друга не видели.

Хлоя огорченно сморщилась и спросила:

— И это все?

— Да.

— Прямо скажем, не густо… Платоническая любовь?

— Почему? Истинная любовь, самая что ни на есть настоящая…

— И платоническая!

Я закусил губы, проклиная собственную болтливость.

— Отсюда твоя неспособность любить. Разве не принято считать, что первая любовь задает тон всем последующим? — усмехнулась она.

— А я вот понимаю Иону, — обронил Жош.

— Надо же! Ты тоже, значит, бывал когда-то влюблен? — с удивлением спросила Хлоя.

По лицу Жоша словно рябь пробежала. Выражения удивления, паники, сомнения, понимания, озабоченности сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. Потом его внутренний сервер дал сбой, и лицо расслабилось, утратив вообще всякое выражение.