Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)

И как-то в самом деле удалось мне сбить пламя, бензин правому мотору я перекрыл, резко взял вправо, и вдруг — хоп! — ослеп. Ну ничего не вижу, словно черной тряпкой по глазам ударили. Это, значит, выскочили мы из прожекторного луча. Это я только через несколько мигов сообразил.

— Вроде, погасло, — докладывает стрелок-радист.

— Ниже давай! — кричит штурман, — чтоб не зацепили снова!

А я выше и не могу. Только один двигатель тянет. Второй, погорелый, заглушённый, я уж и не трогаю, естественно.

Снизились мы по приборам метров до пятисот, чапаем домой. Скорость — двести сорок — двести пятьдесят, сопим, значит, на честном слове и на одном крыле.

Но настроение — прекрасное! Летим — и поем: «В далекий край товарищ улетает!..» Ведь уже сбитые — а сбили пламя, ушли, не потеряли способность к полету. Как второй раз родились! Через час дома будем.

И тут — шарах! — какой-то странный свет. Откуда-то сверху, и тоже вполне яркий, ну… как фары догоняющего автомобиля.

Стрелок-радист докладывает:

— Похоже, ночной истребитель.

И начинает там сзади стрелять из пулемета. А нам в ответ — тр-р-р-р! — очередь сверху, одна пуля сквозь крышу прямо передо мной в приборную доску воткнулась, прямо в высотомер, только пыль стеклянная брызнула.

Это, значит, нас по выхлопу засек немец сверху. Они в качестве ночных перехватчиков любили использовать Ю-88. Машина скоростная, радиус действия большой, экипаж четыре человека — вот они на малом газу патрулируют квадрат и головами вертят. А тут им, видимо, передали наши координаты, и они специально нас высматривали, чтобы добить.

— Иван Григорьевич, но ведь… Ю-88 — это же бомбардировщик.

— Ну и что? Скорость у него — 480, любого нашего ночника он догонит спокойно. Бортовое вооружение вполне мощное. А летать может долго. И бронирован. Вполне успешно они их использовали в таком качестве.

Врубает он прожектор, специально для удобства поставленный, освещает цель — и штурман, значит, садит из своего спаренного крупнокалиберного пулемета.

И бывает же такое невезение, снова поджигает мне правую плоскость и мотогондолу. А тут уже пламя не собьешь, не выскользнешь — он выше, и быстрее, и видит тебя как на ладони, а у меня уже ни скорости, ни маневра — на одном-то двигателе. У меня на «Дугласе» и в целом виде скорость на сто километров ниже, чем у него, и маневренность хуже, и скороподъемность — он ведь все-таки настоящий бомбер, а я — переделанный грузовик.

— Яша, — говорю по связи стрелку-радисту, — давай, милый, тут уж последняя надежда только на тебя… а то сожжет он нас сейчас, паразит, как головешку.

И представляете — Яша его сбил! Как он там исхитрился, куда попал, может — прямо в носовой фонарь очередь уложил и летчика убил со штурманом — а только прожектор погас, стрельба по нас прекратилась, а Яша орет так, будто ему Героя Советского Союза дали:

— Все!!! П…ц! Срубил! Валится!!!

Ну, мне назад ничего на «Дугласе» не видно, да и темно, да и мне не до сбитого немца — мне своих хлопот хватает. Потому что я горю, и никакой надежды сбить пламя нету. Выжимаю последний газ — какое там…

Когда машина в воздухе горит — это такое ощущение, будто кто-то тебя держит за хвост и старается не пускать вперед. Прямо физически ощущаешь, как машина задерживается, не лезет вперед, тормозится. И уже вся в огне, мы уже дым глотаем!

Ну что делать. Чувствую — запас живучести на исходе. Сейчас падать будем. Еле удерживаю машину, чтоб не свалилась, она уже рыскать начала, рулевые тяги, похоже, перегорают.

Даю команду:

— Экипажу — покинуть машину.

А сам-то я сижу без парашюта. Кабина-то у меня — транспортного самолета. Сзади за спину парашют поместить некуда — там дюралевая переборка, она в жесткости фюзеляжа встроена, не уберешь. И снизу — тоже некуда, кресло низенькое и пол, так что штурманский парашют под себя тоже не приспособишь. И поэтому мой парашют лежит в фюзеляже прямо за переборкой, там всегда его и оставлял, потому что в кабине-то некуда, нет лишнего места.

И я ребятам говорю:

— Вы мне только мой парашют подайте сюда, помогите лямки накинуть. — Потому что управление мне не отпустить ни на секунду.

Ну и по запарке, все-таки горим, падаем, они мне в толкучке как-то парашют дать и забыли. Выпрыгнули все, значит, и остался я один.

Ну, что мне остается? Все… Единственная возможность — это все же попытаться как-то посадить машину. Шансов, конечно, немного. Что внизу — не вижу. Топлива у меня в баках еще много — взорваться могу в любой момент. А чем я уже рискую? Да ничем. Так что можно спокойно пытаться сажать машину.