Лида, Федя и всё, что между ними происходит, постоянно занимало Фаю, ни о чём другом она не могла говорить. Петю больше привлекло упоминание о тракторе. Договорились встретиться после часа, отведенного на приготовление уроков, когда можно будет незаметно отлучиться. Приём этот был отработан и пока действовал безотказно.
У всех в жизни бывают встречи, уготованные судьбой. Гусеничный «Сталинец 65» поблескивал стёртыми траками. Разобранный двигатель тускло отсвечивал шлифованной сталью цилиндров. Детали, инструменты, запах солярки, люди в промасленных спецовках, ветошь, которой вытирали руки… Петя стоял завороженный, а Фая, тем временем, поясняла: — Вот, привела детдомовского, трактор хотел посмотреть, интересуется.
Федор вытер руки, поднял Петю и посадил в кабину. — Поиграй рычагами. — Время шло, Фая нетерпеливо дёргала за штанину. — Ну хватит, пошли. Никитич подошёл, положил руку Пете на плечо. — Приходи один, без сороки.
— Ему нельзя одному. Могут поколотить. У них война, — сообщила Фая.
Пока светило солнце Петя каждый день проползал под проволокой и бежал по оврагу в мастерскую. Он выучился различать гаечные ключи по размерам, узнал названия деталей и инструментов. Никитич или Фёдор роняли: «ключ на двенадцать, разводной, здесь без газового не обойтись», и Петя бежал с ключом от Фёдора к Никитичу и обратно. Ему дали драную спецовку, он вытирал руки ветошью, уходя мыл их с содой, он был счастлив, а счастье, как известно, никогда не бывает долгим. Пошли дожди, в помещении все были на виду, подходящей одежды и обуви тоже не было. Выехали на тракторе уже без него. Эти несколько дней в октябре открыли ему мир по ту сторону ограды, он ещё не тяготился своим положением, но впервые начал думать и сравнивать.
Роман с трактором длился три года — пока Петя жил в Якшур-Бодье. Он долго бегал украдкой, а летом, после третьего класса, Никитич поговорил с капитаном и Пете разрешили «помогать в мастерской». Этим же летом произошли два, как теперь говорят, знаковых события. В мастерской установили подаренный заводом токарный станок «Удмурт» и новенький наждак для заточки резцов. Потекла витая стружка, металл на глазах превращался в болты и гайки, а Никитич, вытирая станок, мечтательно говорил: — Нам бы ещё фрезерный… Петя не отходил от станка пока на нём работали, и дождался своего часа: Никитич одел ему очки, поставил на ящик, подвёл резец и Петя сам, на ручной подаче, перегнал слой стали в стружку. Сила механизмов ощущалась, как собственная сила. Петя запомнил это чувство.
В середине лета на опушке леса разбили табор цыгане. Оказалось, что заколоченный сарай во дворе мастерской, — старая кузница. Цыгане переложили горн, приладили меха, запахло серой, застучали молот и молоток. Петя издали поглядывал в открытую дверь кузницы, не решаясь подойти ближе, пока молодой цыган не позвал его:
— Заходи, пацан, не съедим.
Таинственный пещерный полумрак, хищные на вид инструменты, светящийся послушный металл, непривычный запах железа, кузнецы, как колдуны из сказки… слишком много впечатлений для одного раза. Петя почти на ощупь вышел из кузницы и сел в тени сарая. За спиной молот и молоток вели понятный ему разговор, картина власти человека над металлом всё ещё стояла перед глазами. Жизнь изо дня в день наполнялась содержанием. Петя ещё не раз испытал на себе гипнотическое действие светящегося металла и убаюкивающей беседы молота с молотком. Перед самым началом школьных занятий табор свернули, кузницу заколотили, и лето кончилось.
Меня всегда занимал вопрос: как удалось старым мастерам, на ощупь творившим железный век, постичь прецизионные процессы и оставить невоспризводимые сегодня шедевры? Воображение моё рисовало затемнённую кузницу и мастера, совершающего обряд рождения булатного клинка. Я завёл разговор о забытых приёмах, Пётр вяло поддакивал, думая о своём, додумал и оживился.
— Похоже, я знаю один такой приём. В цыганской кузнице подсмотрел. Там в углу разные полешки сохли. Помню сосну берёзу, осину, других я не знал тогда. Вечерами после работы молодой цыган щипал лучину и складывал отдельными кучками. На закате, когда стемнеет, они ковали ножи на продажу. Собирали по деревням старые рессоры и выковывали из них ножи разной длины и формы. Под закалку, как я сейчас понимаю, немного перегревали, дожидались сочного красного цвета и калили. Потом они раскладывали ножи на решётке над горном и начинали колдовать. Старик прикладывал к ножам лучины и, по мере их обугливания и воспламенения, молодой передвигал ножи подальше от жара. Я, понятно, не присматривался в какой последовательности он брал лучины, но и так ясно — низкий отпуск.
Читать дальше