Этой послевоенной осенью Петя пошёл в школу. Прямо перед ним сидела Фая Повышева. Она то и дело вертела головой и две её короткие ржавые косички с вплетенными чёрными шнурками мелькали перед Петей и манили дёрнуть за шнурок. Однажды он так и сделал. Фая сверкнула прищуром зелёных глаз и бросила:
— Отстань, подкидыш, сирота казанская.
Петя дёрнул за второй шнурок: — Какая сирота?
Фая обернулась: — Уймись, еврей чёртов. Подожди, получишь своё.
На перемене, выйдя в коридор, Петя увидел, что трое из его класса исподлобья смотрят в его сторону, а Фая указывает на него рукой и тараторит без умолку. Все четверо двинулись навстречу и главный у них, рыжий Валерка, стал медленно заносить кулак, распаляя себя: — Сейчас умоешься… — С Петей такое уже бывало, он знал за собой эту особенность: мгновенно приходить в ярость и бросаться, не помня себя. Бросок вперёд, кулаком в нос правой, потом левой, головой в живот… Щупленькая детдомовская Маша с криком: «Наших бьют!» побежала в другой конец коридора. Ей навстречу бежали детдомовские любители помахать кулаками, но всё уже было кончено. Варвара Кирилловна крепко держала драчунов за шиворот и подталкивала в класс. Фая бежала впереди и повторяла: — Я скажу, я скажу… Никакие они не сироты, повариха ихняя, Алевтина, говорила, сама слышала, их мамки домой не взяли, а этот ещё еврей. Да, сама видела.
— Что ты видела? — спросила Варвара Кирилловна.
— В журнале на последней странице написано, сами давали отнести… — и осеклась. Сболтнула лишнее.
— Передай матери, что вечером я зайду к вам, — сказала Варвара Кирилловна, — с тобой, Валера, поговорю после уроков, а с тобой, Петя, — в детдоме.
Из школы детдомовцы возвращались гурьбой. Их не задевали. Боялись.
Уроки готовили в столовой. Сперва первые два класса, потом остальные. Петя попытался написать «еврей», но так и не решил, с какой буквы начинается это слово. Отсидев отведенный час, он пересёк двор, юркнул за дощатую уборную и затаился. За уборной забор заменяла ржавая колючая проволока, за проволокой овраг, заросший и тёмный в глубине. Петя подпёр проволоку, прополз под ней и пошёл вдоль оврага задворками посёлка. Школа была не далеко. Петя знал, что там никого нет, только бабка Анфиса убирается, ворочая парты. Он незаметно пробрался в учительскую, нашел журнал первого «Б» класса и стал листать с конца. Вот список, вот Зисман, повёл палец вдоль строчки — еврей. Петя открыл окно и выпрыгнул в палисад.
Варвара Кирилловна пришла после ужина. Села с Петей в столовой и сказала: — Видишь, что бывает, когда дёргают за косички. Тебе всё понятно?
— Ничего мне не понятно. Почему меня домой не взяли?
— Как ты попал в детдом, я не знаю, и Алевтина не знает, а когда люди не знают, они выдумывают.
— А про еврея тоже выдумали?
— Нет, не выдумали. У нас в классе разные дети учатся. Есть удмурты, русские, татары и ты — еврей.
— А кто ещё еврей?
— В классе ты один и в школе, наверное.
— А не в школе?
— Помнишь, врач к вам в детдом приходила? Марию Львовну помнишь? Она тоже еврейка. Все люди одинаковые просто названия разные.
— Как фамилии?
— Верно, Петя, как фамилии.
В воскресенье после обеда Петя лежал на кровати и рассматривал потолок. Им теперь не то, чтобы разрешали ложиться на застланную кровать в одежде, но и не запрещали. В дверь заглянула вездесущая Маша: — Иди, Файка Повышева зовёт. — Это было что-то новое. Поселковые не ходили к детдомовским. Фая стояла в самом конце забора, куда обычно никто не заглядывал. Она манила Петю рукой, не удержалась и крикнула: — Ну, иди быстрей! Во дурак! — и сразу затараторила, — Влетело мне за тебя. Ну, не здорово. Варвара Кирилловна говорит: «Ты бы лучше шефство над ним взяла, чем обзываться».
— Какое ещё шефство?
— Ну, вроде тимуровцев. Мне Лидка книжку про них читала. На вот, пирог с капустой тебе принесла. Ешь!
Пока Петя ел пирог, Фая рассказала, что с войны вернулся Федька, раненый, но живой. Он ещё до войны к Лидке подкатывался, а теперь из дому не выгонишь, и Лидка довольная ходит.
Петя прожевал пирог и спросил: — Какая Лидка?
— Во дурак! Тётка моя, мамкина сестра младшая. Ну, иди. Будет чего ещё, принесу.
Пошла, вернулась: — Валерке нос чуть не своротил. Бешеный какой-то.
В начале октября дождь прекратился. Небо очистилось, повисла паутина, установилось бабье лето. После уроков Фая потянула Петю за рукав:
— Пойдём, Федьку покажу. Трактор чинют с Никитичем.
Читать дальше