Александр Гроссман - Образ жизни

— В детдоме все увлекались этим промыслом, только ножей не было — затачивали всякие железки.

Нина взяла у Тани палочку, погладила её, рассмотрела узоры.

— Да, вашу историю послушать не удалось.

— Ничего. Оставим до другого раза. Вы ещё не видели, как я устроился. Приходите в гости с детьми.

— Вы, Пётр Иванович, оптимист.

— Мы же движемся навстречу друг другу. Медленно, но движемся.

Погоняли мяч, побегали и собрались в обратный путь. Теперь свет падал с другой стороны, краски изменились, казалось, что возвращаются другой дорогой. На катере Танечка уснула. Пётр взял её на руки, и она продолжала спать у него на плече. В городе Игорёк сам дал ему руку, и так втроём они дошли до трамвайной остановки.

Нина и раньше возвращалась к мыслям о Петре, а с этого дня стала думать о нём постоянно. Даже начала ревновать его, посмеиваясь над собой.

Я ещё только осваивался, наблюдал со стороны за работой волочильного стана и вздрогнул от неожиданности, когда пруток порвался где-то посередине — одна часть осталась торчать из фильеры, другая — потянулась за тележкой. Я наклонился над оборванным концом и увидел чётко выделенные зоны и выпуклые линии границ, как рельеф водораздела — кому куда течь, кому направо, а кому налево… Точно такую же схему набросал Пётр, объясняя мне принципы построения переходных сечений. Я накрыл обрыв рукавицей и попросил рабочего позвать Петра. Жестом факира убрал рукавицу и насладился произведенным эффектом. Не знаю, как насчёт дара речи, но отпилить конец он никому не доверил. Меня послал за Виктором Григорьевичем, рабочего за ножовкой, а сам остался охранять своё сокровище. Виктор Григорьевич пожал мне руку. — Неплохое начало, — как будто я, а не случайная цепочка неметаллических включений положила конец сомнениям.

— Вот видишь, — сказал Пётр, — готовность — прежде всего. — Нужного человека на нужном месте он почему-то не вспомнил. Неоспоримое вещественное доказательство сфотографировали и увеличили при печати. В очередной нашей публикации снимок вышел в свет и стал народным достоянием — вдруг объявившиеся авторы различных теорий приводили этот снимок в подтверждение своих математических построений, естественно, без указания первоисточника. Всё кругом колхозное, всё кругом моё.

Так завершилось восхождение от частного к общему — теперь на проблему смотрели сверху вниз. К концу года Петр разработал и графически представил методику конструирования фасонных фильер. Оснастку стали проектировать люди без специального образования.

В середине ноября снег выпал и растаял. Слякотно и сыро. Субботним вечером Пётр устроился в кресле, включил торшер и читал в уютном полумраке. Гостей не ждал, удивился, когда постучали.

— Приглашали. Помните? — Нина смущённо улыбалась. — День рождения у меня сегодня. Решилась сделать себе подарок. Приняла немного для храбрости и постучалась. — Протянула сумку: — Пельмени — в холодильник, «Плиску» — можно на стол.

Этим вечером началась светлая полоса в жизни Петра — любимая женщина, интересная работа… Счастье, как известно, не бывает долгим, а беда никогда не приходит одна.

В этот светлый период мы приобрели знания и опыт, которые выручили нас двадцать лет спустя. Пётр разделил профили на группы по оптимальным способам изготовления, и мы начали проектировать устройства, предназначенные конкретно для изготовления той или иной группы профилей. Вспоминая это время, я задаю себе вопрос: что с нами стало бы, если бы оно длилось не год, а дольше, много дольше? Сколько неожиданных поворотов мы пропустили бы, идя прямой дорогой? Сейчас уже ясно, что она стала бы тупиковой ветвью нашей эволюции, и мы остались бы теми, кто изобрёл каноэ, а не колесо.

Неприятности начались с болезни Виктора Григорьевича. Инфаркт — не обширный, но вполне достаточный, чтобы признать правоту жены и задуматься о выходе на пенсию. Надежда Георгиевна уже два года «сидела дома», обещала ходить с ним на рыбалку, если он «прислушается к голосу разума и перестанет упрямиться». Может быть, Виктор Григорьевич ещё поработал бы в своё удовольствие, если бы не смена поколений. Люди, с которыми он общался всю жизнь, один за другим покидали завод, окапывались на своих дачах и садах-огородах, становились мичуринцами и рыбаками. Некоторые и зимой жили в своих избушках, оживляя пейзаж дымом печных труб.

Пока Виктор Григорьевич болел, Пётр замещал его. Жизнь наша спокойно катилась по проторенной дорожке, и ни у кого в лаборатории даже мысль не возникала, что кто-то другой может руководить нами. Виктор Григорьевич вышел на работу, выслушал нас, похвалил и объявил, что уходит на пенсию. Мы тепло проводили его, а вечером засиделись у него дома. Когда стали расходиться, он отвёл Петра в сторону и рассказал, что встречался с директором завода, рекомендовал Петра на замену и директор поддержал его.