Александр Гроссман - Образ жизни

Пётр немного отстранился. — А как же Варшава? — Каролина осеклась, спонтанный ход мыслей прервался. Какое-то время шли молча.

— Я целый день сама не своя. После чудесной ночи эти твои планы… Удар ниже пояса. Обрадовалась, что нашла хорошее решение для нас обоих. — Она прижала его руку к себе и ждала ответа.

— Я уже думал об этом. Даже узнал, какие сдают экзамены. Потом бросил эту мысль. Мне надоела жизнь на виду. Пора уже начать зарабатывать и обзавестись своим углом.

— Своим углом?

— Выражение такое. К тому же диплом ничего не даёт. Длинный путь к маленькой зарплате и койке в общежитии ИТР. Это я уже видел.

— Понимаю. Я ужасно скучаю по своей комнате, она мне снится. Хорошо знать, что она у тебя есть, но ты же не крот, чтобы сидеть в норе, а образование позволит тебе всю жизнь встречаться с интересными людьми.

Пётр почувствовал, как закипает раздражение. «Ничего она не поняла. Своя комната. Крот, нора. Какие-то интересные люди». Он остановился, взял её руки в свои.

— На самом деле твоё хорошее решение хорошо только для тебя.

Каролина сникла, сказала вяло: — Образование ещё никому не вредило.

— И тебе не будет покоя, если я останусь необразованным? Особенно там, в Варшаве.

Каролина попыталась освободить руки и не смогла.

— Пусти! Ты злой!

— Не дёргайся. Уже поздно. Я не отпущу тебя одну. — И добавил примирительно: — А чего ты ждала от Маугли? С волками жить — по волчьи выть. Запиши в свой поминальник.

Вечером следующего дня Каролина стояла у окна в коридоре, видела, как пришёл Пётр, посмотрел на окна, подождал минут десять и ушёл. Несколько дней она высматривала Петра, но он не приходил. Она сразу почувствовала, как сузился круг её возможностей, какими тоскливыми стали вечера. К чему ломать себя и делать первый шаг, если она всё равно его потеряет.

Недели три спустя Каролина невольно подслушала разговор двух парней из её группы. Говорили о Петре.

— Танк знает, как свои пять пальцев. Спросишь — объяснит лучше майора. Вот кому легко будет на военке. Нечего делать.

— Он что, поступать собрался?

— Похоже, иначе для чего школьные учебники в каморке валяются.

Парни отошли, а Каролина прислонилась к стене, стараясь унять волнение.

Пётр рассказал Антону о своих сомнениях. Они пили пиво в павильоне, стучали по столу воблой и трепались

— Какие, к чёрту, сомнения, — безапелляционно заявил Антон, — вроде нормальный парень, а рассуждаешь, как какой-то очкарик. Наработаться не успеешь? Была бы шея — хомут найдётся. Тебе что, диплом жить помешает? Я бы хоть сейчас на первый курс снова пошёл. Давай ещё по одной…

Антон плохо переносил пиво. Водку пил хорошо, а пиво — плохо. В трамвае он задремал и бормотал что-то о прелестях студенческой жизни. Пётр довёл его до кровати, кое-как снял пальто. Присел на свою кровать и уснул, привалившись к стене. Разбудил его Антон. — Вставай. Скоро буфет закроют.

Буфет закрывался. — Рожи у вас помятые, а закусить нечем, — буфетчица указала на пустой прилавок.

— Мы, Марья Ивановна пивом в парке накачались. Поесть бы надо, — взмолился Антон. Марья Ивановна достала из-под стойки две бутылки кефира и батон. — Утром приходите, колбаску привезу.

Точка отсчёта, узелок на память — две бутылки кислого кефира на вытертой клеёнке и чёрствый батон на газете.

— В городской библиотеке, — поучал Антон, — на втором этаже читальный зал, а направо комната с каталогами. Подойдёшь к Доре Исаковне, интеллигентная такая еврейка в очках, она всем помогает. Филологини наши ей цветы на восьмое марта покупали. Тебе она точно поможет. Подберёт всякие пособия для поступающих. Ну, бывай, — и они чокнулись кефиром.

Засыпая, Пётр лениво перебирал в уме события дня. Вспомнил павильон и блаженно потянулся — хорошо посидели. Дора Исаковна? Всем помогает? Она поможет ему понять истоки неприязни, на которую он постоянно натыкался с тех пор, как попал на Украину. Вспомнил Фаю: «Изверг! Еврей чёртов!». Она хотела что-то сказать… И эта размолвка с Каролиной. Она же не скрывала, что получит диплом и уедет, чего было лезть в бутылку? Костюм готов, заказывали вместе… Проснулся он с ясной головой, сомнения ушли вместе с пивом, хотелось действовать, как тогда на танкодроме…

Библиограф Дора Исаковна работала в этой комнате с середины тридцатых. Никто лучше её не знал книжный фонд, бесчисленные карточки каталогов были написаны её рукой.

— Здравствуйте, Дора Исаковна, мне посоветовали к вам обратиться, — Пётр поборол смущение и продолжал. — У меня в паспорте написано, что я еврей, но я не знаю, кто такие евреи.