Джеймс Олдридж - Горы и оружие

Но, зараженный парижской спешкой, он знал уже, что предпримет, не откладывая, пусть краткую, но самостоятельную попытку разыскать деньги.

— Изволь, — сказала Кэти, раздраженно дернув плечом, и не стала его удерживать.

Мак-Грегор почувствовал себя ребенком, которому позволили для вящей науки обжечь себе пальцы, и с этим не особенно бодрящим чувством он шел теперь по банковским улицам Цюриха, где затерялся след денег. Сняв номер в отеле в старой части города, он затем пересек Лиммат и с доверенностями в кармане направился в Коммерческий банк. Там, у небольшой стеклянной стойки, он сказал, что хочет видеть герра Гёца (имя, сообщенное ему Аббекром).

— А по какому делу? — спросила девушка за стойкой.

— Связанному с аккредитивом, — сказал Мак-Грегор. — На большую сумму.

Герр Гёц сидел у себя за стеклянно-металлическим столом с ящиками, вдвигающимися с плотностью и пригнанностью часовой крышки. Только здесь предъявил Мак-Грегор свои курдские полномочия. Герр Гёц прочел ливанско-французский замысловатый текст, положил листок на стол и накрыл нервно ладонью, точно опасаясь, как бы не сдуло ветром.

— Но ведь вы не курд, мистер Мак-Грегор, — сказал Гёц.

— Я уполномочен курдским Комитетом, ведшим с вами дело.

— Это понятно. А что именно вам от нас угодно? — Гёц слегка постучал пальцами по бумаге. — Здесь не сказано.

— Я просто хочу знать, где эти деньги, герр Гёц.

Гёц перечел текст, явно оттягивая время — думая, что ответить.

— Не могу сообщить вам ровно ничего, — произнес он наконец.

— Но почему же?

— Потому что, несмотря на письмо, не знаю, кто вы, собственно, такой.

Мак-Грегор достал паспорт, но Гёц поднял, как бы отмахиваясь, руку:

— Я не в том смысле. Я хочу сказать, что не знаю, от чьего, собственно, имени вы говорите.

— Но из текста ведь ясно, — указал Мак-Грегор на листок.

— Это всего лишь письмо, — возразил Гёц, нажал кнопку на серой консоли и сказал по-немецки, чтобы прислали Хёхста.

Вошли двое, сели у дверей, и Мак-Грегор почувствовал, что взят под стражу в этих четырех звуконепроницаемых стенах. Герр Гёц встал, извинился и, захватив с собой письмо, вышел с видом человека, торопящегося к кому-то за указанием. Двое за спиной у Мак-Грегора хранили молчание; Мак-Грегор стоя ждал. В кабинете было жарко, он снял пальто, и две услужливые руки помогли ему сзади.

— Благодарю вас.

Ответа не последовало. Мак-Грегор стоял, оценивая взглядом всю безупречность этой цюрихской банкирской конторы. Приезжая в Европу из Ирана, он всякий раз любовался точностью, подогнанностью, завершенностью линий, кромок и расцветок. Вся Европа выстроена по линии прямой и строгой; сквозь персидские же улицы, дома, интерьеры до сих пор проглядывает путаница глинобитных слепых дворов — даже сквозь отличную архитектуру банков и вилл, роскошь богатых зданий.

— Мистер Мак-Грегор…

Вернулся Гёц — еще с одним безупречно одетым швейцарским немцем-банкиром, и Мак-Грегор мысленно порадовался тому, что Кэти заставила его пойти в Лондоне к хорошему портному и сшить себе хороший костюм: он понимал, что если к нему и относятся здесь с долей уважения, то благодаря английскому покрою пиджака, а не курдским верительным грамотам.

— Это герр Мюлер, — сказал Гёц. — Он объяснит ситуацию.

— К сожалению, — тут же подхватил Мюлер на безукоризненном английском, — объяснять нечего. Мы ничем не можем вам помочь, мистер Мак-Грегор.

— Но ведь вы знаете, где эти деньги.

— Мне нечего прибавить, — сказал Мюлер твердо, как ножом отрезал. — Мы не уполномочены давать вам какие-либо сведения.

— А кто уполномочен? — спросил Мак-Грегор.

— Затрудняемся сказать, — ответил Гёц. — Во всяком случае, мы больше не несем ответственности.

— А кто же несет, герр Гёц?

Они стояли посреди кабинета, на безупречно настланном ковре — подальше от стульев, и Мак-Грегора не приглашали сесть; герр Мюлер не выпускал из рук письма, покачивался на каблуках, явно торопился по делам. На минуту Мак-Грегор забыл, кто из них Мюлер, кто Гёц.

— Мы ничего не можем обсуждать и ничего не можем сделать. Крайне сожалею, но мне нечего прибавить, — повторил Мюлер.

Мак-Грегор помолчал, подумал.

— Что ж, — сказал он. Надел пальто, протянул руку за письмом.

Герр Мюлер покачал головой:

— Думаю, письмо мы должны оставить у себя.

— Нет, — резко сказал Мак-Грегор.

— Боюсь, что должны будем…

— Это личная доверенность, — сказал Мак-Грегор. — И прошу возвратить ее мне.