Анастасия Соболевская - Грета за стеной

Первым ее импульсом после того, как она, вволю наплакавшись на плече подруги, вернулась домой, было позвонить отцу и все-все ему рассказать: и про подарки Мартина, и про бухту, и про то, как он с ней поступил, — и гори все огнем! Может быть, тогда Мартин бы вышел из-за своей спасительной стены? Может быть, тогда он отбросил бы свое равнодушие? И изводила себя страшными мыслями, запершись в своей комнате на все замки, зашторив окна и выключив свет — проводила дни и ночи, как загнанное в пещеру чудовище с поселившейся в сердце пульсирующей злобой на весь белый свет. Мать с чего-то решила, что Грета запорола контрольную по литературе, к которой готовилась последнее время и поучала дочь, стоя под дверью, что ей следовало бы учиться усерднее, заставляя Грету зубами вгрызаться в подушку и отказываться от любого общения с Линдой. Она никогда бы не доверила матери свои чувства и переживания. Не доверила бы их и Свену. Может, разве что отцу? К выходным, когда Грете пришло время ехать к Маркусу, она уже почти отважилась открыть ему свое сердце, но едва увидев его, передумала и осталась наедине со своими демонами обиды и злости, пока однажды ночью боль не вырвалась из нее во всем своем уродстве. «А к черту все!» — подумала Грета, вытирая злые слезы. К черту Мартина! К черту ее слезы! Ее любовь к нему — к черту! Она никогда не ощущала себя такой злой, и дала волю всей боли пролиться на холст оплеухами краски, порождая на полотне многоликое чудище одиночества, злобы и боли. Ее вдруг как отсекло — внутри стало совсем пусто. В упадке сил и зареванная, она глядела на сотворенное ее ослепшей от обиды душой воплощение будто уже чужой муки и не чувствовала ничего. Потом Грета равнодушно скатала полотно в рулон, сунула его в камин и включила огонь.

Глядя на то, как огонь лижет желтыми языками холст, где-то на поверхности сознания художницы зашелестела приглушенно алчная мысль: «А ведь хороша получилась картина. Жаль сжигать…» и Грета вынула картину из пламени. Очищая холст от сажи, она поклялась, что отныне ни капли себя не растратит на то, что раньше вызывало в ее душе особенный отклик. Открыться Мартину было ошибкой — урок оказался жестоким. Впредь она будет умнее. Ее стена — единственное, в чем она действительно нуждалась, и что нуждалось в ней. Они обе только и есть друг у друга и больше никого.

Первым, кто после Суннивы заметил, что с Гретой сотворилось что-то не то, был Тео Адлер. За то время, что он знал ее, он успел изучить поведение и характер этой необычной девушки достаточно хорошо, чтобы отметить в ней странные метаморфозы. На занятиях она стала более закрытой, еще более молчаливой. Забившись в самый дальний угол аудитории, на лекциях она перестала задавать вопросы, а после окончания пар старалась улизнуть как можно скорее. Одно время невероятно похорошевшая, сейчас Грета словно потухла — перестала прихорашиваться и постоянно грызла ногти. Со всеми его замечаниями она сразу соглашалась, хотя раньше вступала хоть и не в продолжительные, но оживленные споры в попытке отстоять свое право выбирать технику рисования самостоятельно. Стала безынициативной. Ее последние работы сквозили равнодушием, а палитра приобрела мрачные оттенки, будто в них наступила поздняя осень. Поначалу он думал, что сказал что-то неосторожное, чем-то ненароком обидел ее, потому она от него отгородилась, но в разговорах другие преподаватели также отметили, что и на их занятиях студентка Эггер ведет себя не как обычно. Статус не давал Адлеру возможности спросить Грету о личном, но перемены в ней настораживали его, и в душе назревала нужда хоть как-то помочь.

Зимний зачет по живописи Грета откровенно запорола, не предоставив Адлеру вовремя две работы. Проставляя студентам зачеты, он оставил ее дожидаться, пока уйдут остальные, и когда дверь за последним студентом закрылась, тактично поинтересовался, где все остальное. Грета не стала врать, и сказала, что больше ничего нет.

Снег хлопьями лупил по стеклянной крыше аудитории. Адлер и Грета сидели друг напротив друга на высоких табуретах. Под его пытливым взглядом вновь воздвигнутая стена Греты трещала по швам, но девушка напустила на себя скучающий вид.

— Вы меня расстраиваете, — заметил Адлер, озадаченно потирая бородку. Грета только плечами пожала.

— С вами что-то случилось?

— Нет. С чего вы взяли?

— Вы какая-то странная в последнее время. Не находите?

Грета на это не выказала никакой реакции и старалась не смотреть преподавателю в глаза.