Борис Гайдук - Террин из зайца

И все-таки они повели себя небрежно. Стоило бы оказать мне больше уважения. Хвалить мою еду, раз уж сами придумали ее готовить. Не так откровенно брюзжать по поводу выбранного вина. Неужели у них мало денег? Или это у меня мало денег? Не стоило развивать тему главного подвала. Скелеты, змеи, отрезанные головы. Что за детский сад? Ох, он ходил в главный подвал! А нас не пустили! А он ходил! И не испугался! Катя вместо этого могла быть более эротичной и где-то даже голой. Я в конце концов могу оценить в женщине не только глаза. И вообще стоило быть серьезнее, солиднее. Не жрать из миски вилкой. Держаться по-свойски, но не в такой холопской степени. Впрочем, для такого поведения у них могли быть основания. Не исключено, что они наводили обо мне справки и именно такой подход сочли правильным. Немного обидно, что меня изучили так поверхностно и оценили так дешево. Взрывать! Меня, врожденного пацифиста, позвали взрывать! Глупо. Или, наоборот, именно так у них принято и врожденных бойцов зовут строить?

Но теперь все кончено. Что сделано, то сделано.

Дверь открыта.

Мне нужно пройти по коридору, свернуть направо и подняться по лестнице. Там будет еще один коридор и моя комната. Собрать вещи и спуститься вниз. Внизу машина, такси. Поездка оплачена заранее, нужно только дать водителю пару монет.

Но что-то удерживает меня.

Ах, да.

Я недосказал историю про сладкую горчицу. Так вот.

На первом курсе у нас в группе был молодой человек, который армейскую службу проходил в рядах Группы советских войск в Германии, сокращенно ГСВГ, позже ЗГВ. И как-то раз в столовой, намазывая на хлеб горчицу, он сказал:

– А в Германии горчица сладкая…

Мы, недавние десятиклассники, дети советского режима, удивились. Сладкая горчица? Что за оксюморон! Разве такое бывает? Прошло некоторое время, и по всей стране с институтов сняли бронь. Шел 85-й год, подросли дети детей войны (то есть мы), и в стране образовалась демографическая яма. В армию стали брать всех студентов, всех больных и даже многих блатных. Косить внаглую тогда было не принято. К тому же неосторожным «психическим» откосом можно было испортить биографию. И наоборот, служба в «рядах» для биографии была очень выигрышна. А те, кто ухитрялся во время армейской службы вступить в КПСС, получали хороший жизненный трамплин в номенклатурные кущи. Но речь не об этом. Через несколько дней на сборном пункте я вытащил свой билет – в ту же Германию. Это не было каким-то особенным совпадением, в Германию тогда попадал каждый шестой призывник. Там стояло пять полностью укомплектованных армий – три танковые и две обычные. Сейчас, я думаю, это уже не военная тайна. Как только мне стало ясно, что я еду служить за границу, в моем перепуганном мозгу необъяснимым образом всплыла сладкая горчица.

Нас везли на поезде. В вагон набилось столько народу, что сначала было тесно даже стоящим в проходах. Потом как-то рассосалось. Все это время я утешал себя: «Ничего. Ничего. Зато в Германии есть сладкая горчица. Я еду в страну сладкой горчицы. Разве это не чудесно?»

Мне удалось найти отдельное лежачее место. Это притом что на нижних полках сидели по четверо, а на вторых лежали по двое. Я забрался на третью полку бокового купе. Там, где потолок вагона опасно изгибается и места совсем мало. Меня спросили, можно ли там лежать? Я сказал, что трудно, особенно при моем росте, но можно. Вид мой, наверное, свидетельствовал о том, что скорее «трудно», чем «можно», поэтому претендентов на это место больше не нашлось. Весь вечер и всю ночь я пролежал на полке, боясь ненароком уснуть и загреметь вниз. Там даже держаться не за что – третьи полки предназначены для багажа. И весь вечер, и всю ночь в душном вагоне, в сгустившихся миазмах свежей хлопчатобумажной формы и новых сапог, во всем этом полубреду и полусне, под стук, простите за банальность, колес, я раз за разом повторял себе: «Все образуется. Все будет хорошо. Пусть меня забрали в армию. И теперь я потеряю два года жизни, и, может быть, подорву здоровье, и почти наверняка подвергнусь унижениям, и мне придется ходить строем и терпеть всю эту бодягу. Зато там сладкая горчица. Разве не прекрасно попробовать сладкой горчицы? О, сладкая горчица! Как я хочу сладкой горчицы!..» И так раз за разом всю ночь. Сладкую горчицу я попробовал месяцев через десять. В самоволке мы пили пиво и ели толстые белые сардельки в немецком гаштете. Горчица действительно оказалась сладкой. Я съел целую плошку. С тех пор я люблю сладкую горчицу. И белые сардельки тоже. Мечта, которая сбылась и не разочаровала, дорогого стоит.