Меня уже не тянуло к ребятам, да и я был им теперь безразличен. Мы разговаривали вроде так же, как прежде, ведь времени прошло не так уж много, а я оказался где-то в стороне. Нет, я не чувствовал себя отторгнутым, выброшенным из близкой мне среды. Скорее, что наши пацаны вызывали у меня сочувствие. Впрочем, наверно, и они так же сочувствовали мне.
В тот вечер я встретил в подъезде Галку.
Высокая, красивая, с сумкой на длинном ремне, она показалась мне какой-то незнакомой, словно мы и не сидели с ней за одной партой.
— Валерик… — Она остановилась. — Сто лет тебя не видела. Как дела?
— Да так… — Я чувствовал себя неловко с ней. — Работаю. На стройке.
— Мне мальчишки говорили… И как? Нравится?
— Да ничего. Привыкаю.
— Почему не заходишь? — Она смотрела мне прямо в глаза, и я понимал, этот вопрос задан не просто так.
— А ты выросла…
— Это каблуки. — Она рассмеялась. — Нынче в техникум будешь поступать?
— Нынче нет. И вообще…
— Что — вообще?
— Нет, ничего. Мама нездорова… Понимаешь?
Она сразу посерьезнела и чуть тронула меня за руку:
— Заходи… Раньше все время бегали друг к другу. А теперь ко мне приходят только те, кого я не хочу видеть. Почему все так меняется?
— Как?
— Быстро… Приходят, мешают. А я готовлюсь к экзаменам…
— Шурик, что ли?
— Шурик. Да и все остальные какие-то надоедливые. Все одно и то же, одно и то же… Мальчишки просто не знают, чем заняться…
После встречи с Галкой я долго ходил по вечернему городу. Новым, непривычным было это отрадное ощущение, когда можно обо всем подумать, что-то решить для себя, когда никто не бубнит над ухом и не бренчит на гитаре. И темные громады лип напоминали мне лес, а подвижные тени ветвей под ногами — лесную дорогу к часовне…
У самой земли натянуты как струны сверкающие нити стальной проволоки. Везде развороченная земля, траншеи, трубы, кирпич, металл, железобетон. Все перемещается, все в движении. Лишь эти сверкающие нити стальной проволоки неприкосновенны: их далеко объезжают, осторожно переступают. Это — оси. Это как бы застывшие в воздухе зримые линии проекта.
Мы всей бригадой с утра устанавливаем опалубку по осям. Массивная деревянная коробка уже готова, доски надежно скреплены.
У Петрова выгоревшая куртка почернела на плечах от пота: коробка то осядет, то сместится в сторону.
— Что ни опалубка — вечно морока! — В голосе у бригадира улавливаю раздражение. — А чуть что не так — беда: как зальют сюда кубов полста бетона, тогда уж не подвинешь.
— Ну, как? — спрашивают снизу плотники.
— Самую чепуху осталось…
Я уже со злостью смотрел на острие отвеса, застывшего над забитым в доску гвоздем.
— Ну-ка, подай на меня еще маленько, — говорит Петров.
Мы разом наваливаемся на занозистый бок коробки. Чувствую, как в плечо впивается острый край доски, но жму что есть силы. Опалубка поддается. И тотчас сверху голос Петрова:
— Э, лишку, сдай назад… Еще немного…
Уже начался обед, а мы все возились с опалубкой.
— Ладно тебе, Акимыч, — устало говорит один из плотников. — Как окончательно закреплять будем, проверишь. Идем обедать.
Но Петров точным ударом обуха сам чуть сместил опалубку. Мы даже не ощутили ее движения, но острие отвеса оказалось точно под гвоздем.
— Теперь порядок.
Точно в двенадцать все плотники пришли к циркулярке. В буфет обедать никто из них не ходил.
Сидели на досках. Не то чтобы тесно, но и не порознь. Кто молча облупливал яичко, кто открывал бутылку с кефиром.
Выложил и я свой сверток, развернул, подвинул плотникам.
Петров увидел, что у меня в банке соленые грибы, оживился:
— Своего посола?
— Своего. — Я подвинул банку.
Он отсыпал из банки на свою широкую ладонь немного грибов и кинул в рот.
— Хороши. Черный груздь. Сам брал?
— С сестрой.
Он расспросил меня о сестре, о маме. Чуть улыбнулся чему-то, но чему — не сказал, и опять перешел на грибы:
— У нас вот свинушки хороши на жарку и на посол. А в иных местах грибы эти не берут, видно, не та земля…
Пообедав, мы напились ключевой воды. Олег Иванович добыл где-то старую бочку из-под кваса, ее починили, и каждое утро, подцепив к «Беларуси», привозили ключевую воду. Это была необыкновенная вода. Помню, первый раз я выпил сразу четыре стакана. Потом сам ездил за водой, сначала — чтобы посмотреть. Это оказался обыкновенный ручеек, вытекающий из травы. Но вокруг него теснилось много пчел, шмелей и ос, каких-то светлых паучков, красных стрекоз и мошек. В ложбине я осторожно зачерпывал воду небольшим ведром, стараясь не взмутить. Когда мы возвращались с водой, возле прорабской уже стоял Олег Иванович с графином…
Читать дальше