Александр Покровский - Бортовой журнал

Я познакомился с одной очень гордой рыбкой. Кажется, это маленькая спинорожка. Я нашел в воде длинный белый пластмассовый стакан с рваными краями. Обычно я убираю из воды все, что может поранить купающихся. Этот стакан плыл к берегу, и на него обязательно кто-нибудь наткнулся бы. Я взялся за него, чтоб оттащить к берегу, из стакана выплыла маленькая рыбка и направилась к моему лицу.

Рыбы точно знают, где у человека голова. Она сделала резкий бросок в лицо – не тронь мой дом.

Я оставил тогда стакан в покое, и спинорожка немедленно в него забралась.

Как только я опрокидывал стакан, рыбка из него вылетала, как только оставлял в покое, – она в него забиралась.

Его бы все равно прибило к берегу, поэтому я перевернул стакан и поймал спинорожку.

На берегу она вытаскивала из стакана мордочку, словно хотела узнать, почему так уменьшился мир.

Все мои попытки пристроить стакан на дне, придавив его камнем, не увенчались успехом. Я отнес его к скале. Там я выпустил спинорожку.

Турция.

С трапа самолета немедленно попадаешь на жаркие подушки окружающего воздуха. Только попал – и тебя еще сверху этими подушками забросали, а потом – багаж, автобус, серпантин дорог.

Горы здесь поросли соснами, а у моря финиковые пальмы разбросали свои нестриженые удилища.

У отеля растут бананы. Я подумал: на кого же похожи бананы? Они похожи на понурившихся от жары лошадей.

Через десять дней становится скучно. Думаю, так же скучно в раю на всем готовом.

Когда мне скучно, я от скуки могу чего-нибудь такое выкинуть.

И я выкинул. На обеде я увидел этого француза. В отеле французов довольно много, а этот – старый, с гипертрофированными мышцами борца. На шее у него было сразу две золотые цепочки, толщиной в мизинец, браслеты были и на запястьях.

Как только борцы перестают бороться, у них вылезают их былые травмы – это внушительное зрелище, бицепсы будто раздавлены в больших тисках.

Все спортсмены всегда с интересом рассматривают друг друга. Пока я смотрел на француза, он разглядывал меня.

Я поднял руку в приветствии – француз сделал то же самое.

– Бедняга Жиль, – сказал я вроде бы почти про себя, – его совсем не узнать.

– А вы его знаете? – заинтересовались сидящие рядом дамы.

– Конечно! Вот только не признал его сразу. Старый пират! Столько лет прошло.

– И чем он знаменит?

– Жиль – капрал иностранного легиона, – я произнес это с легкой усталостью в голосе, и, скосив глаза, посмотрел, как меня слушают. Слушали меня великолепно, можно было продолжать. – Как он попал в легион, этого не знает никто. Французы там обычно не служат. Он потому и называется иностранным. Про Жиля ходили легенды. Говорили, что он неделю может питаться только теми пиявками, что к нему присосались. А еще сказывали, что он бегает, как лось, и прыгает, как пантера, и что если бросить его в бассейн к муренам, то от них мало что останется. Словом, Жиль был настоящий коммандос.

Дело было в Анголе. Нас бросили выручать французов. Их отряд застрял в болотах недалеко от местечка под названием Кондига. Местные партизаны – мы их называли зебрами – взяли их в кольцо. Силы таяли, кольцо надо было прорывать. Тогда бросили нас: морская пехота Северного флота с прикомандированными к ней кубинскими самоубийцами – неплохая приправа к этой французской каше.

Пробивались мы в лоб – тропу через окружающие болота знал только наш проводник, но его подстрелили тут же влет, как вспорхнувшего из травы золотого фазана. По тому, как он кувыркнулся в воздухе, сразу стало ясно: можно к нему не бросаться – готов. Так что пошли в лоб. Мы попали под кинжальный огонь. Черт его знает, как мы добрались тогда до французов. И что самое удивительное – они нас в этой свалке не перестреляли. Пули шлепались вокруг, как капли летнего дождя, и каждому из нас захотелось сделаться маленьким и забраться маме под юбку.

В это время француз встал и пошел с бокалом в руке за соком. Шел он старческой, шаркающей походкой.

– Уже плохо ходит, – продолжил я, проводив его взглядом.

– Что ж вы к нему не подойдете? – спросили дамы с придыханием. – Такая встреча!

– Нельзя, – сказал я с невыразимой печалью. – У коммандос так не принято. Что было, то было. А теперь у всех новая жизнь и внуки. Я могу только помахать ему издали рукой. Захочет – ответит тем же».

Я слабо махнул рукой французу. Он махнул мне в ответ.

Недалеко от острова Шпицберген развернулась настоящая война на море: российский траулер с гордым названием «Электрон» берет на борт двух норвежцев, арестовавших его, вроде, за лов рыбы в двухсотмильной зоне, после чего он поворачивает и на всех парах идет к родным берегам, а на него сверху, с вертолета, бросают сети, чтоб, значит, они в винтах запутались, но ловят в них, по слухам, совершенно другой русский траулер, потому что в это место, на поддержку собрата, набежало немереное количество наших траулеров, которое и помогало ему уйти от погони, всячески мешая норвежским военным кораблям. Те хоть и пуляли в небо чем-то, очень напоминающим осветительные ракеты, но, слава Богу, не додумались врезать нашему «Электрону» чем-нибудь боевым, потому как на борту у него, все же, два норвежца, коих за заложников, впрочем, никто не считал. Вот такая история.