Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии

— Ты почему не спишь?

Девочка вздохнула и вместо ответа крепко обняла его, уткнувшись носом в рукав.

— Хочешь остаться тут?

— Ложись. Я посижу с тобой. Зажечь свечку?

— Расскажи что-нибудь.

— Ладно. Поворачивайся на бочок. Голову положи на подушку. Записки на манжетах.

Он не видел её глаз, но чувствовал, что она смотрит на едва различимое пятнышко света на стене — прямо напротив окна, медленно заплывающего ледяной коркой.

— Жила-была девочка. Звали её…

— …Каролина… — верно. и была у неё. — утка.

— …болыпая-преболыпая. Такая большая, что Каролина могла сесть сверху и отправиться в путешествие. А ещё эта утка умела говорить.

—. и считать до четырёх. — точно! Когда она принималась считать, все вокруг останавливались и смотрели. Видано ли: говорящая утка, которая к тому же умеет считать до четырёх! И вот как она считала:

—. Раз. . Два…… Три……….

Отец подождал ещё немного, наклонился и шепнул ей на ушко: «Четыре». Девочка не шелохнулась. Он замер, прислушиваясь к её дыханию, затем осторожно поднялся, стараясь двигаться так, чтобы кровать не скрипнула.

***

В июне 1994 года композитор перенес инсульт и оказался практически полностью парализованным, после чего его вторым домом стала гамбургская клиника. Медики соорудили специальный аппарат, при помощи которого подвешенной парализованной рукой Шнитке фиксировал звуки, рожденные его сознанием и слухом.

Юрий Чекан (Из статьи «Феномен Шнитке», «Киевский телеграфЪ» № 238)

***

Ощущение, что произведение существует помимо вас и вам остается только вытащить его из этой темноты, очистить и представить, — вот только так я могу понять саму свободу в творческом акте…

Альфред Шнитке (из книги Д. И. Шульгина «Годы неизвестности Альфреда Шнитке — беседы с композитором»)

***

Он писал без всяких набросков, без обычного дирекциона, прямо «в партитуру». И какое это было графически сложное начало — медленная часть, состоящая из совсем маленьких, интенсивно движущихся шестнадцатых и тридцать вторых нот. Дрожащая линейная запись позволяет понять, какой это был невероятный труд для человека, впервые пишущего левой рукой. Следующая часть, Allegro, писалась уже легче. Я часто навещал Альфреда и видел, как он был горд проделанной работой. Каждый раз просил подвезти его коляску к письменному столу и показывал мне новые страницы партитуры.

Юрген Кехель, Предыстория создания Девятой симфонии Шнитке Девятая

***

— Сколько сочинений Альфреда вы сыграли — Альфред насчитал тридцать пять… И во многих вы были соавтором…

— Что значит «соавтором»? Ведь дирижер вообще, если он что-то соображает, уже соавтор.

Из интервью с Г. Рождественским (А. В. Ивашкин, «Беседы с Альфредом Шнитке»)

***

Геннадий Рождественский делал эту редакцию с согласия Альфреда. Муж в тот период был уже в тяжелом состоянии и написал партитуру очень неразборчиво. Рождественский взялся расшифровать, и Альфред по первому впечатлению одобрил эту редакцию. Но потом, внимательно ознакомившись с нотами, попросил не исполнять в таком виде Девятую симфонию. Рождественский же концерт в Москве не отменил. Я прилетала специально на премьеру и привезла потом Альфреду запись этого исполнения. Когда он стал слушать, страшно разволновался, выключил запись, вообще вышвырнул ноты. Я впервые видела, что он рыдает в голос, и сказала: «Девятой не существует. Этот вариант исполняться не будет».

Ирина Шнитке (из интервью с Ириной Муравьевой — 4 февраля 2005 г.)

***

Я понимаю, когда в Докторе Фаустусе Томас Манн пишет о воображаемой оратории по Апокалипсису, где музыка праведников, входящих в Царствие Небесное, и адская музыка написаны одними и теми же нотами…

Альфред Шнитке (из книги А. В. Ивашкина «Беседы с Альфредом Шнитке»)

***

В начале 1997 года в Гамбурге я познакомился с рукописью Девятой симфонии Альфреда Шнитке. Она представляла собой полностью законченную партитуру трехчастного сочинения. В рукописи не было никаких временных пробелов, пропущенных тактов, предложенных вариантов и т. д. Вся конструкция симфонического цикла была безупречно выстроена. Однако считать симфонию законченной, то есть готовой к исполнению, было невозможно из-за крайне неразборчивого авторского почерка — последствия тяжелейшего заболевания, приведшего, в частности, к потере речи и нарушению движений. Партитура нуждалась в «расшифровке». Взявшись за эту работу, я поставил перед собой цель, не ограничиваясь чисто техническими проблемами, воссоздать авторский замысел, опираясь на свой опыт исполнения его музыки.