Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии

10. «ИДИ КО МНЕ!» Это не я сказал. Я этого не говорил. Не я.

11. Из кастрюли показалась щупальце. Лениво зазмеилось в воздухе и вдруг — подобно проворному языку ящерицы-мухоловки — одним гибким щелчком затянуло СКОЛЬЗЯЩИЕ РУКИ под крышку.

12. Так в одно мгновение окончилась моя изрядно затянувшаяся ЭПОХА СКОЛЬЗЯЩИХ РУК. Со временем стало ясно, что БИОМАССА — по-настоящему грозное оружие. Я перестал болеть. Перестал читать фантастику. Я больше ничего не боюсь: теперь я могу с лёгкостью принять, поглотить любую вещь, впитать её, сделать частью себя. Я больше не хожу в кино и не смотрю телевизор.

Моего дедушку звали Довид Гирш реб Ицхак Дейч. Когда он поступил в военную академию, на первой же перекличке его вывели из строя и поставили по стойке смирно лицом к новым товарищам.

— Видите этого курсанта? — спросил полковник Кривцов. — Его зовут Довид Гирш реб Ицхак. Может ли человек с таким именем быть советским офицером?

Будущие советские офицеры растерянно загудели. Они ещё не знали, что риторические вопросы требуют немедленного, чёткого и недвусмысленного ответа. Полковник нахмурился:

— Я спрашиваю: может ли человек с таким именем быть советским офицером? Курсант Клычко!

— Я!

— Может ли человек с таким именем быть советским офицером?

— Никак нет!

— Курсант Гузман!

— Я!

— Может ли человек с таким именем быть советским офицером?

— Так точно!

— Товарищи курсанты! Человек с таким именем советским офицером быть не может.

Разговоры немедленно стихли. Довид Гирш стоял по стойке смирно.

Курсанты смотрели на него, он же смотрел поверх их голов, пытаясь напряжённым, устремлённым в бесконечность взглядом прозреть будущее — как ближайшее, так и самое отдалённое. Всем было ясно, что прямо сейчас, сию минуту произойдёт нечто такое, что переменит его жизнь бесповоротно: отныне и навсегда.

— Товарищи курсанты! — загремел властный полковничий голос, — С сегодняшнего дня этого человека зовут Григорий Исаевич Дейч. Добро пожаловать в Академию, Гриша!

Вспоминая судьбоносное мгновение, дедушка утверждал, что как только прозвучали эти слова, тишина разрядилась криками «ура» и аплодисментами.

«И все пустились в пляс», — прибавляла бабушка, выразительно закатывая глаза.

Имя «И в воздух чепчики бросали!» — прибавляла мама, кусая губы, чтобы не засмеяться.

«И — салют!» — кричал я, подбрасывая в воздух горсть разноцветных кубиков.

Дедушка укоризненно смотрел на меня (коварство женщин уже не удивляло его) и медленно покачивал головой, улыбаясь особой ПОЛКОВНИЧЬЕЙ улыбкой. То была улыбка Строителей Светлого Будущего, знакомая нам по кинофильмам и плакатам эпохи развивающегося социализма. Так улыбнулся Гагарин, когда сказал миру «Поехали!».

По малолетству я любил плескаться в морской воде у самого берега, но плавать научился лишь к восьми или девяти годам. Человек, который научил меня плавать — вахтёр Василий, похожий на отважных героев Фенимора Купера, тех, что были способны без усталости прошагать пол-Америки, отстреливаясь от индейцев, по необходимости питаясь змеями и дубовой корой. Из года в год большую часть летних каникул я проводил на маленьком пляже черноморского пансионата «Чайка», куда пускали по предъявлении именной карточки с фотографией и печатью.

Василий служил при пансионате: главной его обязанностью было пропускать «своих» и отваживать приблудных любителей солнечных ванн и прочих морских увеселений. Вскоре после открытия сезона Василий знал всех «пансионат-ских» в лицо, тем не менее, он встречал нас, выглядывая из своей будки с таким видом, будто каждый второй пляжник был хорошо законспирированным шпионом Антанты. Мы были неизменно вежливы с ним и в глаза называли не иначе как Василием Петровичем.

Однажды утром он посадил меня в лодку и сообщил, что нас ждёт Великое Путешествие, откуда мне суждено вернуться Настоящим Человеком. Мама, бывшая при этом, пыталась возражать (думаю, одного упоминания о «Настоящем Человеке» было достаточно), но Василий остался непреклонен:

— Ну что это за мужик, который плавает как топор? Не волнуйтесь, мамаша, всё будет путём.

Всё было путём. Мы успели отплыть на порядочное расстояние от берега, прежде чем я сообразил, что он собирается делать, и принялся орать как укушенный.

Василий некоторое время с отвращением глядел на меня, ожидая, покуда не выйдет весь воздух, а после — взял за плечо и одним лёгким движением опрокинул в воду.