Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии

И вот наконец, когда я потерял всякую надежду, один мой друг посоветовал обратиться к опытному гипнотизёру.

Им оказался Ганс-Элрик Эриксон. Думаю, вы читали об этом в газетах. В общем, тут я даже не знаю, что сказать. Я пришёл, лёг на кушетку. Меня загипнотизировали. Когда я открыл глаза, кабинет был разгромлен, тут и там валялись рыбки из разбитого аквариума, доктор висел на люстре, секретарша (вернее — то, что от неё осталось) плавала в ванне. Я так и не понял, что произошло. На моей одежде не было ни пятнышка, ни складочки. Я совершенно ничего не помнил. Насколько я знаю, полиция до сих пор расследует это дело, у них нет ни единой зацепки.

— Что-то изменилось для вас?

— Да… на этот раз всё совершенно изменилось. Теперь мне всё время казалось, что я голый. Я остался без работы и большую часть времени проводил в своей спальне — под одеялом. Стоило выйти из дома, меня начинали донимать приступы: то и дело я хлопал себя по ляжкам, чтобы убедиться — выходя из дому, я не забыл натянуть брюки. Но самое неприятное состояло в том, что время от времени я и в самом деле разгуливал по городу нагишом, и обнаруживал это в самый неподходящий момент — на автобусной остановке, в баре, в офисе моего бухгалтера…

Меня госпитализировали. И довольно долго держали в отделении для буйных.

— Как вас лечили?

— Сперва — медикаментозно. Со временем стали приводить в общую комнату и даже позволяли играть с другими пациентами: мы строили домики и лепили машинки из пластилина. Я научился собирать кубик Рубика. Я могу собрать кубик Рубика за 95 секунд. Это абсолютный рекорд буйного отделения.

— Что было потом?

— В один прекрасный момент я понял, что нет никакой разницы. Чувствовать себя голым и быть голым — одно и то же. Понять это можно только в лечебнице, где социальные условности теряют всякий смысл. Мне стало всё равно — голый я или нет. В конце концов, для того и существует медперсонал: если ты голый, тебя оденут. К тому времени меня перевели в отделение для «ходячих», и я научился играть в облавные шашки.

Однажды ко мне подошёл один из пациентов по имени Свен. «Гриффит, — сказал он, — я слышал, ты был хорошим аналитиком — покуда не загремел в психушку». Я припомнил те жуткие времена, и ответил: «Ты ошибаешься, дружище, я был ихтиологом. Занимался изучением глубоководных рыб». «Чёрт возьми, Гриффит, — закричал этот псих, — я знаю, о чём говорю: Джеймс Бин из пятого корпуса кучу бабок отвалил тебе за сеансы, и всё равно его заперли здесь и признали шизофреником!»

Мне нечего было сказать в ответ.

Известие о том, что среди пациентов имеется психоаналитик, немедленно разнеслось по всей больнице. Отношение ко мне изменилось: кое-кто меня решительно невзлюбил, другие — наоборот — старались со мной подружиться и даже подбрасывали деньжат, когда я оставался на мели.

Однажды ночью меня разбудило чужое дыхание на щеке. Я открыл глаза и увидал вытянутое, похожее на лунный серп, лицо отца Михаила, православного священника, попавшего в психдом после кровавой разборки с Предателем Рода Человеческого. «Мне срочно нужна твоя помощь,» — сказал отец Михаил.

Как я мог ему отказать?

Мы тихонько прошлёпали босиком в туалет и закрылись в смежных кабинках. Как только он открыл рот, я немедленно почувствовал себя голым — совсем как в добрые старые времена. Тут я посмотрел на себя и понял, что верхняя часть моего тела обёрнута простынёй, а нижняя — обнажена, поскольку, усаживаясь на унитаз, я инстинктивно приподнял простыню, как поступил бы любой из нас — как больной, так и здоровый.

Это был момент истины.

С тех пор я больше не попадаю в эту ловушку. Вернее, я по-прежнему смущаюсь, как только пациент отворяет дверь и ко мне возвращается это жуткое состояние (тут ничего не изменилось: я чувствую себя голым), но как только это происходит, я говорю: «Простите, я забыл одеться. Как думаете, я голый, или у кого-то из нас глюки?»

Поначалу опешив, пациент скоро приходит к выводу о том, что всё это — уловка, часть моего терапевтического метода, и так мы оба минуем опасный участок.

— Выходит, ваша проблема не разрешилась?

— Я научился с ней жить, она перестала сводить меня с нарезки. Три года назад меня выписали. Я сменил имя, фамилию, город, сделал пластическую операцию и подкупил учётную комиссию. В конце концов, я ничего другого делать не умею, поэтому пришлось удовольствоваться фальшивой лицензией. Я снова занимаюсь любимым делом.

Кстати говоря, вам стоит всего лишь позвонить куда следует, и меня упекут за решётку. Конечно, я могу попроситься в психушку, мне даже не придётся симулировать. но ведь до этого дело не дойдёт: вы не поступите как подобает добросовестному американскому гражданину. Вы меня не сдадите…