Юрий Поляков - Гипсовый трубач - дубль два

– Возле гипсового трубача! – предложил писодей.

– Да идите вы с вашим гипсовым трубачом! Он приглашает ее в ресторан!

– Так сразу? – усомнился писатель.

– Андрей Львович, вы инженер человеческих душ или сантехник? Вот если вам сейчас позвонит ваша первая женщина… Как ее звали?

– Неважно…

– Неужели вы откажетесь посмотреть на то, что с ней сделало время? Из любопытства.

– Ну, если из любопытства.

– Исключительно из любопытства. Однажды я стоял в очереди, чтобы обналичить «чемадурики», которых сдуру накупила простодушная Маргарита Ефимовна. Вдруг меня окликнула немолодая женщина, как говорится, с остатками былой красоты. «Дима, – спросила она, – это ты?» – «Я… А вы…» – «Я же Римма! Не узнал?» Вообще, я вам хочу сказать, коллега, ту лабораторию, которой Создатель поручил проектировать женщину как биологический вид, возглавлял явный садист. Возможно, сатана.

– Почему?

– И вы еще спрашиваете?! То, что годы творят с красивой женщиной, не сумел бы даже Джек-потрошитель! Девочка, дама и старуха – это три разных биологических вида. Ну сделали бы как у насекомых: гусеница, куколка, бабочка. Или – наоборот. Не помню. Каждая по-своему прекрасна, молода, совершенна! так нет же, получите: на ваших глазах плодоносное совершенство с атласной кожей, бархатным пахом и сводящими с ума округлостями превращается в морщинистый кожаный мешок, распяленный на артрозных костях…

– А мужчины? Мы тоже стареем! – возразил Кокотов.

– Нас не жалко! Я вот думаю, может, Адам и Ева в раю были насекомыми, а в людей их превратили за непослушание? Ну, не важно… В общем, эта самая Римма мне и говорит…

Тем временем «Моторола» в кармане Кокотова дважды булькнула, он незаметно извлек телефон и глянул на дисплейчик: там появилось изображение конвертика. Писодей, дрожа, распечатал «месседж» и, теряя сердце, прочел:

«О, мой рыцарь! Я в прокуратуре, говорить не могу. Но я буду ждать вас в дальней беседке за третьим прудом в 19.00. Хочу встретить с вами закат, а может быть, и рассвет! Целую, целую, целую! Вся ваша Н.»

У автора «Сумерек экстаза» потемнело в глазах, и он сладко оторопел. Какая уж там биохимия расточилась по его телу, решать специалистам, но Кокотов ощутил, как знобящий зной ожидания заструился по венам и артериям, добираясь до самых отдаленных капилляров и гудя при этом, будто высоковольтные провода в степи. «А может быть, и рассвет…» Его душа наполнилась той безбрежной плотской радостью, которая дает странное ощущение бессмертия или предчувствие того, что все-таки есть, есть какой-то потаенный способ избежать тлена! Секретом этим владеет женщина, одна-единственная, и тайна эта зашифрована в неповторимом сочетании ее взглядов, улыбок, ароматов, ласк, счастливых вздохов и стонов. О боже! Рассвет, рассвет…

«Значит, надо взять с собой свитер от „Лакоста“, – золотыми цветами заклубилась мысль писателя. – Ночи-то уже холодные…»

И тут Андрей Львович всерьез огорчился, что не догадался, когда заезжал домой, бросить в сумку свою гордость – турецкую куртку «пилот», купленную в магазине «Кожаный рай» с 70-процентной скидкой из-за прорехи, искусно потом заштопанной неверной Вероникой. Далее автор «Айсберга желаний» стал соображать, какую из сорочек надеть, и пришел к выводу: к палевому свитеру подойдет черная, причем «Лакосту» можно сначала накинуть на плечи, завязав рукава на груди. Темно-синие джинсы и черные кроссовки дополнят гармонию. Но тут ликующий разум Кокотова столкнулся с новой неразрешимой проблемой: брать ли с собой одеяло? С одной стороны, встречать рассвет, сидя или лежа (нет, нет, не верю!) на сырой осенней траве, неудобно и даже вредно для здоровья. С другой – явиться к такой женщине с байковым казенным одеялом под мышкой – верх бестактности. После всех своих любовных драм: каратиста-уголовника, французской Сафо, жадного фотографа, подло изменявшего ей с лаборанткой, Наталья Павловна достойна другого, другого…

Как думы о байковом одеяле и лучезарный, почти платонический восторг надежд совместились в один миг в одном и том же сердце, черт его разберет!

– …Римма грустно улыбнулась и пошла прочь, молодо покачивая пожилыми бедрами. А я долго смотрел ей вслед, вспоминая слова Сен-Жон Перса: «Время – самый медленный и самый разрушительный ураган!» У вас было, коллега, что-то подобное?…Кокотов, о чем вы думаете?

– Я?

– Вы!

– Ни о чем…